Душа Юноши
«Но там, о, гляди! одиноко
Мой старец-учитель стоит!
Он в формуле мощно-жестокой
Обрёл неколеблемый щит».
Душа Женщины
«Он полон вражды к Господину.
Сильнее он многих из нас.
Но душу его я с веселием выну,
В победный и радостный час!
Он верит в величие счастья
Без воли разбитого тела.
Он грозные знает заклятья
И с Демоном борется смело.
Помчимся, скорее разрушим
Черты неприступного круга,
И масло лампады осушим, —
И памятна Демону будет услуга…».
Они налетели со страшных высот,
Но грозно их слово связало.
Свой жезл он направил вперёд,
Им в душу вонзил освящённое жало.
Учитель великий, стоял он в кругу,
Из мира явлений глядел он в безбрежность.
И духи напрасно летели к врагу:
Он понял, в чём сила его, — неизбежность!
(В глуби эфира фосфорический, слабый свет — заря! Во мраке белеют дух Старика-отшельника и дух казнённого Князя; они скользят, держа друг друга за руку).
Дух Старика
«На волнах первичных эфира
Мы несёмся, два брата, вдвоём;
Мы познали ничтожество мира
И Безвестному гимны поём.
Мы не мыслью, не телом узнали
О величии Неба и Бога,
Мы в душах читали скрижали,
Где правды сокрытой так много.
Мы знаем, как борются тени
За владычество грубого тела,
Как ищут они наслаждений,
В которых их жизнь онемела.
Но близится чистый, высокий,
Божественный день единенья,
И в мире, и в небе пророки…
Светлеет былое ученье…
Горят уж ярко лампады[145]
В чертах неприступного круга.
Грешный в них ищет награды.
А праведный светлого друга.
Но не кончена наша дорога,
Еще не увенчана битва.
Свершить нам осталось немного:
Пред нами Святая Молитва!
Раскроем злобе объятья,
Обнимем и небо и землю[146].
Ты Демона примешь проклятья,
Я духов заблудших объемлю!»
………………………………
Грозный, усталый, один,
Без веры в духовное счастье,
Владыка минувших годин
Не знает святого причастья,
То Демон, монах низверженный,
Запомнивший только, что прежде
Был мир, где он жил упоенный,
В земной сладострастной одежде.
Нет, он надежд не уступит!
Не может он духу поверить!
Борьбой он владычество купит,
И силой силу измерит!
И вот налетел он угрюмо,
Качая крылами своими.
И дрогнуло небо от шума,
И ужас прошёл меж Святыми!
Один только Князь его встретил,
Обнял его призрачным телом, —
Своим поцелуем отметил
Бессилье на смелом…
Века проснулись смутным роем,
Эфиры хлынули на тверди скал,
И над молитвами, проклятьями и воем
Победный голос прозвучал:
«Демон в бездонность низринут!
Седые столетия минут,
И Вечность сном вечным уснёт[147],
Умрёт непокорное тело, —
Тогда только он оживёт
И к Богу подымется смело!»
В уютной комнате, у камина, развалясь в мягком кресле, приятно мечтаем подчас мы о том, что мрак, окутывавший человечество, начинает редеть. С лучезарных высей научного знания как будто сползают туманные личины неопределённых страхов и суеверий. Разорванные в клочки, они тают, загораясь романтическим блеском. Вечерний, немеркнущий свет озаряет вокруг все мелочи, и они так отчетливо выделяются в этом свете.
Если нам скажут, что и теперь личина не сорвана, что и теперь между нами и Вечностью только игра в прятки, как часто мы не хотим этому верить: золотое зеркало горизонта и улица, залитая золотом, с весёлыми, бегущими людьми — разве есть ещё место ужасам тьмы теперь, когда всё прояснилось?
А между тем никогда ещё призрак не вырастал в таком грозном величии, как теперь, в этом золотом свете научных откровений.
вернуться
В первой редакции: «Горят уже ярко лампады…» (прим. сост.).
вернуться
В первой редакции: «Раскроем святые объятья, / Обнимем и небо и землю —…» (прим. сост.).
вернуться
В первой редакции: «И вечность сном вечным уснёт…» (прим. сост.).