Четыре туберозы

Герман

«Твой Вальтер ранен… Он должен жить…
Ты стар… Сверши венец великому ученью
И дням твоим великим…
Внемли и исполняй…».

^Пауза.

Да, я понял тайну слов,
Священных слов,
Последних слов великого пророка!
И я готов! Я твой!
Твоя да будет воля!

^{Он встаёт; гордо и быстро подходит к костру. Глаза его жгут окружающих. Народ и стража расступаются перед ним.}

Дорогу мне! Дорогу!
Я вновь силён. Я старый маг,
Последний маг семьи великой!
Дрожите предо мной,
Исчадья ада!

^{Всюду трепет и безмолвие. Он у самого костра и простирает руки к Кларе.}

Дочь бедная моя!
Сойди с костра!
Довольно насмехаться
Врагам над будущей победой, —
Победой царства света.
Силою, мне данною от Бога,
Я путы рву твои!

^{Верёвки спадают с Клары, и она медленно по воздуху парит к Герману и становится с ним рядом. К ней подходит Вальтер и берёт её за руку.}

Теперь черёд за мной.
Я на земле не нужен

^{Герман медленно восходит на костёр.}

Я нужен там!
Да, там великая борьба!
Пройдут века.
Огонь жестокий
Людьми питаться станет.
Забудут люди магов.
В довольстве сытом обретут
Смешное счастье.
Покроется земля домами,
Высокими, как скалы.
Померкнет солнца свет
Пред солнцем, созданным людьми.
Железными цепями
Себя скуёте вы.
И, как рабы,
Не знавшие свободы,
Вы цепи будете лобзать
И станете в них верить.
Но знайте все,
Что высоко над вами
Святые сонмы множатся, растут.
Настанет миг блаженный,
И мёртвые начнут стучаться
В дома живых.

^{Костёр разгорается.}

И рухнет ваше счастье.
Вы будете просить страданья.
Господь во благости
Своей Вам даст его.
И в светлый край,
К былым друзьям,
Как дети, вы к Отцу придёте.
Теперь же: Вальтер! Клара!
Вы, потомки магов,
Идите в мир,
Храните тайное ученье;
Любите тайное для тайны.
Молитесь обо мне,
И знайте,
Что я не умер, нет,
Я буду с вами жить века.
Гори, костёр! Дай мне свободу.
Свободу, чтоб я мог идти
Мной избранным путём.

^{Костёр страшно разгорается. Германа среди пламени больше не видно. Занавес тихо опускается.}

К СВЕТУ!

Жил в нём сильный дух, и он был полон воспоминаний. Они смутно крылись где-то в его внешности: в худом теле с длинными, крючковатыми руками и в огромной голове с непомерно длинным, острым носом.

Долго и усиленно изучал он церковную латынь и сложный церковный ритуал. Учился он с большим прилежанием.

Лишь иногда находили на него какие-то странные минуты. Тогда он забывал всё. Как безумный, глядел он в пространство, и воспоминания о прежнем могуществе и силе, не стеснённой худым телом и безобразным носом, наполняли его человеческое сердце. И была в нём тоска, великая тоска!

Шли годы. Они казались ему медленными, вялыми…

Но вот, наконец, настал блаженный миг!

Он говорил пробную проповедь в одном большом храме. Высокий храм — он так высок, что под сводами царит постоянный мрак. Туда не смеют проникнуть даже многочисленные мысли толпы, которая внизу, на полу храма, собралась слушать. Он забыл самого себя, он забыл всё. Слышит он только свой собственный, властный голос. Этот голос покрывает всё. Толпа безмолвствует. Она внемлет не словам, а чему-то иному — могучему. Кто-то среди безмолвия начинает хохотать и что-то выкрикивать. Это женщина — бесноватая. Её успокаивают, уводят…

Вот другой миг! Он священник. Он в доме своего покойного предшественника. Он только что горячо молился. Теперь он занят разборкой его рукописей. Много лет их писал учёный старик.

И в этом, уже отошедшем от земли, была страстная тоскующая душа. Он тоже искал, болезненно вспоминал… Вспомнил ли он перед своей кончиной то, что забыл, родившись на земле?!

Его преемник, отец Антоний, внимательно читает рукописи. Уже далеко за полночь. Слабо освещает ночник согнутую, некрасивую фигуру монаха. Но, вот, одна из рукописей сильно привлекла его внимание. Его некрасивое лицо сияет, глаза горят. Он вскакивает. Нелепо машет по воздуху рукой.