Что прикован взгляд упорный
К этим сводам, вновь и вновь?
Тьмой завешен свод узорный.
Там туман густеет чёрный.
Боже! Каплет, каплет кровь!
Дрогнул звон… Ужель измена
В замок мой войдёт сюда!
Гулких волн рыдает смена.
Маддалена! Маддалена!
Это колокол суда!
И не спится Маддалене
В раззолоченном дворце.
Взор бежит дремотной лени,
Смутный свет колеблет тени
На испуганном лице.
МОГИЛА ГЕРОЯ
Остров чёрный, остров дикий!
Здесь для взора нет услад.
Но удел его великий
Охранять заветный клад.
Над пустынною могилой
Я стою… А там, вдали,
Вижу, чайкой быстрокрылой
Пробегают корабли.
Шум прибоя, еле слышен,
Сторожит священный прах,
И торжественен, и пышен,
Гаснет пурпур в небесах.
Бледный труп в гробу сосновом
Здесь зарыли палачи.
О, готовьтесь к битвам новым!
Куйте острые мечи!
Было много сил разбитых.
Пусть сильнее рок разит!
В этих камнях, в этих плитах
Пламень вольности сокрыт.
Этот пламень мы отроем.
За волной придёт волна,
И завеют над героем
Алым шёлком знамена.
Но над славною могилой
Тихо всё… А там, вдали,
Вижу, чайкой быстрокрылой
Убегают корабли.
НАПУТСТВИЕ
Брат! Пора! Сомкнуты звенья.
Час пробил. Дерзай! Умри!
Выходи гонцом отмщенья
С первым трепетом зари.
Тот, кто смеет, тот, кто может,
Пусть за всех умрёт один.
Раб годами цепи гложет.
Миг! — и сгинул властелин.
Пусть конец тебе пророчит
Сонм бесчисленных могил!
Злой клинок тебе отточит
Ангел смерти, Азраил.
Всем уставшим, всем гонимым
Есть надёжный талисман.
Властен он развеять дымом
Всё, в чём властвует тиран.
Перед знаком возрожденья
Преклонись и славословь!
Вечен символ искупленья,
В жертву пролитая кровь.
ОДИНОКИЙ
Ты затихаешь, мой Рим… Дневные смолкают шумы,
Вечерняя сходит прохлада.
Иду я неспешно заросшей тропинкой старого сада.
Темнеет…
Вдали огневеет
Прощальной лаской заката мраморный портик дворца и
семнадцать ведущих к нему ступеней.
Идут со мною вечерние думы,
Печалью повитые думы,
Вдоль тихих аллей.
Вот, полускрытый тёмными пиниями,
Строгими линиями,
Белеет алтарь, перевитый плющом.
На нём
Не сжигают давно аромата…
«Богу, чьё имя неведомо» — вырезал я на гранитном
подножье когда-то.
А ныне
Жгучим ветром пустыни
Выжгло в душе моей тихую радость милых чудес.
Закрылась навеки в страну осиянную дверь.
Теперь
Я не мечтаю о чуде.
И Бог для меня — лишь Тень, что придумали люди,
Чтоб ей населить пустынность небес.
А вот
Нахмуренный грот
С застывшим, как чёрный хрусталь, водоёмом.
За колоннами входа паутиной густеет мгла…
О, сколько раз на этой скамье, движеньем знакомым,
Помню, бросала она мне на плечи свои руки любимые.
Она умерла! Умерла…
Неудержимые
Слёзы текут сквозь прижатые бледные пальцы,
снова и снова.
Кругом тишина… Ничьё ненужное слово
Памяти той не обидит.
Этих слёз никто не увидит.
НЕЛЮБИМЫЙ
Я думал, ты скажешь то слово,
Когда я, гремя и блистая, к тебе подскакал на победной
моей колеснице,
Обогнув ристалища грань, золотые столпы.
Я видел, дрожало оно на губах, сорваться готово…
При кликах толпы
Тебе, как царице,
Я бросил к ногам мой венок, что дают победителям.
Но в небо твой взгляд устремлён,
К нездешним обителям.
Молчишь. Замерла. Прозрачный виссон,
Как сон,
Твой стан обвивает волнами алыми.
Темнеет… Один, в колеснице, влекомой конями усталыми,
Медленно я приближаюсь к дворцу моему.
Холод и тьму
Несу я с собой.
Я буду один. И пока не зажжётся улыбкой восток золотой,
Я буду бродить до утра по пустынным покоям,
Стокрылым роем
Горестных мыслей томимый,
Я — нелюбимый.