«Осень взоры клонит…»
Осень взоры клонит,
Вечер свеж и мглист.
Ветер гонит, гонит
Одинокий лист.
В ЗАБЫТОЙ СТРАНЕ
Здесь венец прохладных елей,
Здесь источник, как хрусталь,
Здесь блистанье белых мелей,
Угасающих свирелей
Затаённая печаль.
Тихий вечер в чаще елей…
Жёлтый топится хрусталь.
Сонный ключ журчит у мелей.
В долгих жалобах свирелей
Глуше давняя печаль.
Кто там глянул между елей
Взором ясным, как хрусталь?
Бледный лик белее мелей,
Упоительней свирелей
Голос, нежный, как печаль.
О, я вспомнил! В чаще елей
Пело счастье, как хрусталь…
Потускнели пятна мелей,
Дрогнул звонкий зов свирелей
Это ты, моя Печаль!
ТРИ ДЕВУШКИ
Три девушки вышли в дорогу одне.
Три девушки знали о белой стране.
И годы сменялись, сменялись в пути.
А белой страны не найти, не найти.
Однажды спустилась вечерняя мгла,
И первая тихо, склонясь, умерла.
И скоро за нею в предутренний час
Уснула другая, и пламень погас.
Но третья молитву твердила одну:
Дай белую, Боже, увидеть страну!
И ночью глухою шепнули ей сны:
Ты вышла вначале из белой страны.
И правду ночную она поняла,
Закрыла лицо и, вздохнув, умерла.
ВОЗВРАЩЕНИЕ [87]
А. И. Бачинскому
О, Леты медленной темнеющие воды!
Едва тревожит гладь знакомая ладья.
Как сон, как краткий миг, прошли земные годы,
И вновь, седой беглец, сюда вернулся я.
И чувства яркие, и думы охладели.
Безбольно и светло в негреющей тиши,
В просторах без конца вздыхают асфодели,
И слабо шелестят речные камыши.
В который раз я жду, блаженный и усталый,
Под говор сонных струй, глядя на смутный дол,
Пока не заскрипят истёртые причалы,
И кормщик не возьмёт условленный обол.
И мнится, жизнь моя в её огнях и грозах,
Блистая и гремя, затем лишь протекла,
Чтоб в этот миг стоять, склонясь на пыльный посох,
И слушать дальний плеск неспешного весла.
НА ОЗЕРЕ
Неподвижны луны золотые рога,
И пустынны кругом берега.
Я гоню по волнам расписную ладью
И протяжную песню пою.
И внимают мне рощи развесистых ив,
Над водою венцы наклонив,
И упруго ладья рассекает, шурша,
Серебристую грудь камыша.
На зелёном лугу, на крутом берегу,
Притаились, белеют кресты,
Но причалить туда не хочу, не могу.
Там уснула, о, милая, ты.
Ты в безгорестный край улетела, любя,
Уплыла в гробовом корабле.
Но навек одному, без тебя, без тебя
Мне не жить на цветущей земле.
Много долгих часов, много тихих ночей
Я проплакал над белым крестом,
Но сегодня иной, одинок и ничей,
Я плыву на челне золотом.
На весле — жемчуга. Правлю твёрдой рукой
Я туда, где черней глубина.
Будет радостный крик, будет плеск и покой,
Будет смерть моя сладко-вольна.
В СКЛЕПЕ
Нине Петровской
Вхожу, озираясь, неспешный, под своды старого склепа.
Там, позади, ликует весенний день.
Молчит погребальная сень,
Прохлада и тень,
Ласково нежат усталое тело.
Здесь, под этими плитами, в их гробовой тишине
В никем не тревожимом сне
Почиет всё то, к чему я стремился так слепо,
Что когда-то призывно сверкало, а теперь навек онемело.
Вот из камня изваянный шлем, победный, крылатый,
Осенил гранитные латы.
Под этим надгробием смолкли о славе мечты.
Это ты,
Тысяч приветственный гул,
Что вскипаешь, как медные зовы рогов, гулкое эхо тревожа,
Тихо уснул
В глубине могильного ложа.
Женский рыдающий образ поник над урной разбитой,
Крылья надломлены, долу опущены взоры.
Это слёзы твои, струясь на холодные плиты,
Выжгли на них немые узоры.
Тенью безумной и светлой ты прошла земные ступени,
Покорна Неведомой воле,
Огонь, сплетённый из страсти и боли.
Тебе, незабвенный прах, молюсь, преклоня колени.
Дальше и дальше. И тесной толпой обступают меня саркофаги.
В них застыли навек волновавшие юность волшебные саги,
Всё, чем душа трепетала,
Билась, пылала
Долгие годы,
Сказки о Боге, о цели святой Бытия, песни свободы, —
Вас всех сокрыли тесные своды,
Всех зацветающей, ласковой сонью одели они.
Тихо склоняюсь на камни,
Вас не вернуть никогда мне.
Шёпот последний шепчет: усни.
вернуться
86
В сборнике «Железный перстень» 1922 г. это стихотворение дублируется под заголовком «ЛИСТ» и с эпиграфом: «Человек яко трава»
вернуться
87
В сборнике «Железный перстень» 1922 г. это стихотворение дублируется под заголовком «ВОЗВРАТ» и без посвящения