Василий Петрович достал из письменного стола только что выпущенный бюллетень "Клиническая хирургия". В нем в соавторстве со своими коллегами он рассказывал о новом эксперименте. Поступил больной Юрий Синельников. Рана в плечо. Фрагмент левой плечевой кости - омертвевший. Он был удален и заменен гомотрансплантатом. Рука была сохранена.
- Но эту операцию вы сами делали, - сказал Коваленко.
- Так будем же последовательны, - с игривой ноткой в голосе произнес начальник отделения. - Теперь слово за вами, коллега.
Коваленко понял, как некстати он задал вопрос своему шефу.
Скульптура упорпо реставрировалась. А ведь Максимов рисковал и" склонял, принуждал к риску лечащего врача. Каждый день инфекция точила ноги, но она могла отнять и жизнь. Не потому ли молодой ординатор предлагал банальное решение - ампутация? Каждый день, каждый час Максимов был начеку. Он ощупывал ноги, контролировал анализы, глушил вспышки. Изо дня в день, из недели в неделю. И снова операции, операции, более десяти...
Полковник Костин ходил туда-сюда по ковровой дорожке, что пересекала наискосок кабинет начальника отделения. Если ему память не изменяет, майор Кривонос пролежал в госпитале два года. Да, да, два года. Два года врачи сражались за его судьбу. И все-таки выиграли бой. Возвратили человеку землю, с травой, камнями, песком на реке. Офицер вернулся в строй, к службе.
А что было дальше с Ясниковым? И память вновь возвращала замполита в те дни. Если у Алексея Кривоноса угрожающее состояние сменялось солнечной надеждой, фамилия Ясникова прочно укрепилась в списке "тяжелых". Предстояла новая, третья, попытка. Резко ухудшающееся состояние здоровья солдата неумолимо приближало этот час.
Василий Петрович пришел в лабораторию. Людмила Ивановна внимательно следила за мужем, который не отвечал ни на один ее вопрос, а только вертел в пальцах пробирки. И звучал в ушах голос замполита: "Не бояться сказать, что ты чего-то не знаешь, - это высшее проявление порядочности".
Василий Петрович подошел к жене, посмотрел на нее усталыми глазами. Вчера до полуночи он рылся в книгах, листал свои записи.
- Кажется, я нашел, - сказал он.
- Что ты нашел?
- Закись азота. Вот что. Завтра под этим наркозом будем оперировать Ясникова. А сейчас пойдем.
Вот так, прямо с работы, не переодеваясь, как всегда, не спрашивая ни о чем, она стала собираться.
- Смотри, Василий, мои новые сапоги уже потрескались.
- Зато импортные, - усмехнулся он, скользя по первому снегу. Потом добавил: - Теперь будут привозить с переломами.
- Давай на этот хороший вечер не будем смотреть глазами травматолога...
- Давай, - согласился он.
И вдруг, как ей показалось, ни с того ни с сего начал рассказывать, как еще мальчишкой случайно попал в какой-то клуб, где играли на бильярде. Это было в Харькове, где он жил с бабушкой. Он тоже попробовал сыграть партию и выиграл. Дальше - больше. Со временем он начал побеждать заядлых игроков. И однажды принес домой много денег.
- Погоди, - остановила его жена. - Ты что, ведешь меня в Дом офицеров?
- Угадала.
- Ни за что.
- Людочка, я должен быть в форме. Понимаешь?
Она знала, что у него есть единственная страсть - работа, а все остальное, нс помогающее делу, с годами было напрочь отброшено. Фортепьяно он рассматривал как инструмент, который давал ему внутреннее ощущение "золотой середины". Ударяя по клавишам, он определял в гамме звуков звук необходимой громкости, необходимой мягкости и протяженности. Так при перевязке сосуда, во имя чего иногда делается вся операция, необходимо обладать этой золотой серединой: не перетянуть, недоослабитъ. А бильярд это выоор направления удара, это точность, это, наконец, пятнадцать километров вокруг стола за вечер. Это спорт.
По зеленому полю разбежались шары. С партнером они выбрали популярный вид игры, так называемый "любым любого".
Послышался тихий удар, и накатом первый шар партнер положил в лузу. Людмила Ивановна знала, что муж умел проигрывать. Он нс тушевался и не суетился.
Легко наклонив голову, он качнул раз-другои кием, словно взвешивал его. Грудью налег на борт, и раздался шюпштоес - сильный удар. Она уже знала его манеру.
Но партнер работал в своем стиле, и Василии Петрович вынул из лузы еще два шара. Четыре шара - игра сделана, так считается. И снова клопштосс, снова неожиданность, натиск. Затем правый винт, левый винт удар "пистолетом". Игра пошла. Звенели белые шары. И Людмила Ивановна, помимо воли заражаясь азартом, следила за этой битвой на зеленом поле, знала, что, играя, он все равно думал о своем, что он был там, в госпитале, в палате И теперь уже она твердила про сеоя: "Закись азота... закись азота. А если и это не тот наркоз?.."
Его называют веселящим газом, в малых дозах он вызывает блаженную улыбку. С такой улыбкой на устах и уснул Ясников на следующий день. И когда его рот беззвучно смеялся, как-то жутко стало в операционной: парень идет на смерть с искусственной, придуманной ему врачом, застывшей улыбкой.
В светло-синей блузе Максимов казался щуплым, даже маленьким. Медсестра надевала ему на руки резиновые перчатки, и руки эти были с виду по-женски изящными. Не подумаешь, что у него за плечами четыре тысячи спасенных жизней, что эти его обыкновенные руки четыре тысячи раз отводили смерть.
Максимов еще раз взглянул на улыбающееся лицо Валерия Ясникова, потом оглядел операционную. Теперь, в третий раз, у кого-то сдали нервы, кто-то не выдержал, вышел. Это была девушка-практикантка. Очень жаль. Больше сюда, в операционную, она не войдет.
Видеть умирающего человека страшно, еще страшнее оставить его в эти последние минуты... Его лицо под белой маской вспыхнуло напряжением, брови пшеничного цвета, нос с крупной горбинкой - все на какое-то мгновение застыло. И только в его серых глазах, в их глубине со стальным отливом, казалось, прозвучал голос:
"Пошли". Это было хладнокровие, его хладнокровие, всегда передававшееся другим.
Начинался новый бой. Нина Васильевна, старый верный друг, была рядом. Врач Юрий Коваленко рядом. Рядом те, с кем через сомнения и срывы, риск и отчаяние шел полковник Максимов к сердцу солдата. Оно словно услышало зов и на этот раз стучало. Стучало ровно, ритмично.
- Знает, с кем имеет дело, - сказал Максимов с юморком, и в операционной сразу наступила раскованность. Это был праздник, торжество, не высказанное словами. Это была победа. Победа жизни над смертью.
Так началась серия операций кожной пластики, составивших одну, вошедшую в число четырех тысяч историй, с которыми нераздельно слита судьба одного человека, одного врача.
А перед этим в кабинет начальника отделения постучали. Вошел капитан Романов. После травмы ноги он поправлялся, дело шло к выписке.
- Берите мою кожу для пересадки, - сказал офицер.
- Спасибо, - тихо ответил врач.
Постучал рядовой Петровский:
- Отдаю кожу, сколько прикажете.
Стучали больные, заходили медсестры, и, пряча в платочек слезы, предлагала свою помощь старенькая нянечка.
Потом в кабинет вошла девушка-практикантка. Пересохшими от волнения губами опа умоляла: