— Лоцман, объясни гражданину штатскому, в чем дело!
Я награжден с детства водобоязнью: даже на наших волжских теплоходах я не засну иначе, как напялив на себя в уютной каюте (предварительно погасив свет) пробковый нагрудник, но язвительное обращение старшего помощника меня обидело. Я хотел возразить, но лоцман, самый младший и самый веселый из всех их, тотчас же, как по команде, обернулся ко мне:
— Дело в том, что „Баян" переломился надвое.
Я продолжал не понимать.
— Ну, ясное дело, не вдруг, — раздраженно пояснил тот, — пароход, перегибаясь, прежде всего натянул проволоку, идущую от свистка к капитанским мосткам. Получился тревожный сигнал…
Я невольно расхохотался.
— Дьявол вам на борт! — вскричал старший помощник с нескрываемым гневом. — Что вы гогочете, как старая негритянка, которая впервые видит настоящих офицеров в мундире? Что вы тут нашли веселого?
— Чтоб вам растолстеть, что я сказал смешного? — с недоумением оглянулся и лоцман на приятелей. — Разве не так было дело, штурман?
— Съешь меня ржавчина, если это было не так!
— Чёрт побери, объясните в самом деле, что тут смешного? — вступился капитан за команду и не без угрозы пододвинулся ко мне.
Я опешил.
— Простите мою несдержанность, — учтиво начал я оправдываться, — но ведь уважаемый лоцман говорил о явном совпадении, о явной случайности. Ну, разумеется, пароход дал свисток в силу того, что он перегибался…
— Дьявол вам на борт, дальше! — прервал старший помощник.
— Это все естественно и просто, — заторопился я. — Но ведь мы говорили о другом. Вы изволили говорить, капитан, что корабль, как живое существо, может сам, по своей охоте погибая, дать знак… По своей воле, разумеется!
— Чёрт побери, вам же говорят, что человеческая рука не касалась свистка!
— Да, — рассердился я, — но если бы пароход погибал от других причин, не дал бы он вам сигнала!
— А вы почему знаете?
— Я не знаю, ко вижу, что в данном случае свисток явился естественным следствием того, как корабль погибал… Во всяком же другом случае…
— Корабль обязательно даст знать команде, — перебил меня капитан сурово, — о приближающейся гибели тем или другим способом… Старый моряк знает об этом очень хорошо…
— Может ли это быть? — воскликнул я.
— Это бывало, — отрезал капитан. — Мы рассказываем строго проверенные факты. Из этих фактов только отъявленный спорщик или круглый невежда не выведет того заключения, что пароход не только может погибнуть без известных команде причин, но может и предупредить ее о спасении… Чёрт побери, издает же человек предсмертный вздох!
Должен признаться, что я растерялся. Факт сам по себе был правдоподобен. Мои неожиданные знакомые, обобщая его, делали из этого факта неестественные выводы. Я, уважая чужие мнения, не решился спорить. Пожав плечами, я уклончиво заметил:
— Видите ли, я не знаком с устройством парохода и не могу судить…
— Дьявол вам на борт! — вмешался старший помощник. — Мы только-что собирались отсюда отправиться на Соломбалу. На Кузнечихе стоит дохлый, старый „Нептун", мы покажем вам его, если хотите… Тогда вы, надеюсь, поверите в это, как и любой моряк. Дьявол вам на борт! Суд кончился! На дворе вечер.
— Чёрт побери, в самом деле нам пора! — прибавил капитан.
— А, ест их ржавчина! — оглянулся штурман. — Уже все разошлись…
Зал действительно опустел, и судебный распорядитель, кажется, собирался уже направиться к нам, чтобы напомнить о том, где мы находились. Я не желал ничего лучшего, как пройтись на Соломбалу в обществе этих морских волков, и очень охотно отправился за ними.
На улице капитан поднял капюшон непромокаемого клеенчатого пальто. Ветер раздувал его полы, он шел впереди. Когда мы переходили мост над Кузнечихой, я первый раз в жизни не отвернулся от воды, чувствуя себя в безопасности за спиной отважного моряка, и шел не менее храбро, чем остальные. Правда, мой штатский костюм сильно смущал меня: среди спасительных плащей и курток моих спутников, на фоне брезента, кожи и клеёнки, в франтоватом английском пальто до колен, я выглядел общипанным петухом, если не мокрой курицей.
Осенний ветер к тому же был остр и резок. Небо, набухшее тяжелыми серыми тучами, грозило дождем. Мы вынуждены были молчать всю дорогу.
„Нептун*, когда то очень внушительное и красивое судно, теперь здесь на Кузнечихе. на мели, у берега между Первой и Второй Деревней, представлялся действительно старой и дряхлой развалиной. При всем желании моих спутников посвятить меня во все тонкости соотношения корабельных частей, едва ли и всякий более толковый человек мог составить себе представление о причинах гибели. Баяна", прогуливаясь по заплесневевшему покойнику, каким мне показалась эта черная громадина, насквозь просыревшая и прогнившая.