Значит, у него была единственная возможность — поехать в Кызылкумы и на шестидесятиградусной жаре давать концерты, по пять в день.
Абдулов. Но это одна сторона.
Говорухин. Это немаловажная сторона. Абсолютно немаловажная, и никакого стеснения у него по этому поводу не было.
Абдулов. Да. Но при этом была и другая часть.
Основная. Ему невероятно были дороги и важны люди, к которым он приезжал. И он для них выкладывался так, как выложиться просто невозможно.
Говорухин. А он всегда выкладывался. И даже когда тебе одному пел песню. Он все равно выкладывался; и пот и жилы — все.
Абдулов. Идем на пятое выступление, и я вижу, что Володе очень тяжело, очень неважно он себя чувствует. Я Говорю: «Володь, пожалуйста, я не призываю халтурить, но ты все-таки можешь поменьше спеть, побольше рассказывать.
Ты очень вымотан». Он долго слушал. Я говорю: «Чего ты молчишь?» Он расхохотался: «Ты знаешь, я так не могу». И вот каждое пятое выступление было гораздо выше первого. Потому что у него было ощущение какой-то вины перед зрителями. Мол, скажут, пятое выступление, устал. Нет, пятое было еще мощнее. Еще лучше. Еще больше и насыщенней пел.
А на следующий день — Бухара. Мы приезжаем в Бухару. Он чувствует себя совсем плохо, и клиническая смерть на восемнадцать минут.
Рязанов. Ну как это произошло? Человек враз теряет сознание, как?
Абдулов. Мы готовились к выезду на очередное выступление, он схватился за сердце, и я к нему бросился. Слава богу, рядом с нами был товарищ-реаниматор, который его пытался вывести из этого состояния всеми возможными способами.
Рязанов. Почему он был рядом?
Абдулов. Он был рядом потому, что уже было такое опасение. Дальше он сделал крайнее, что только можно. Сделал укол в сердечную мышцу. Мы свернули гастроли — у нас было там несколько еще выступлений — и уехали в Москву и…
Рязанов. Ну как уехали? Что, на следующий день после того, как это было?
Абдулов. Да в тот же день он был уже нормальным человеком. И говорил: «Ну ладно, ребята, немножко плохо было». Мы полетели в Москву. И каково же было удивление наших друзей, с которыми мы работали, когда на следующий день после нас они приехали в Москву с грузом, и первым, кого они увидели на трапе, был Володя. Через два дня после клинической смерти! Он просто не мог не поехать, не встретить друзей и не помочь им… Врач-реаниматор недаром был рядом в Бухаре: это могло случиться в любую минуту. Человек практически знал, что обречен, что может завтра погибнуть.
Говорухин. Володя это знал. И я вам скажу больше: и мы знали это.
Рязанов. Значит, вы все знали? Как же это могло произойти? Как это случилось 25 июля 1980 года?
Абдулов. Тоже рядом был врач-реаниматор.
Рязанов. Тот же самый?
Говорухин. Тот же самый.
Абдулов. Вы знаете, конечно, что Высоцкий умер во сне?
Говорухин. В последние годы он действительно чудовищно много работал, он даже иногда днем засыпал, сигарета курилась, я еще говорил: «Сейчас пепел упадет».
Он иногда засыпал на 10–15 минут. Он очень много работал. В последние годы он ведь ушел из театра.
Абдулов. Оставив за собой несколько спектаклей.
Туманов. Только одного «Гамлета». И он мечтал поставил» фильм. Поставить фильм о Колыме и сыграть там роль. Он отказался, по-моему, из-за этого от двух картин за границей, как он вше рассказывал. Его приглашали. Володя был человек трагического мироощущения. Он очень хотел жить. У него были большие планы на будущее. Он очень много хотел сделать. И в то же время не жалея себя. Смерти совершенно не боялся. Умер во сне. Но смерть не призывал.
Его должны были на следующий день положить в больницу…
Под утро раздался звонок. Сын говорит: «Пап, возьми трубку». Я взял, мне говорят: «Вадим, приезжай, Володя умер».
Абдулов. Эльдар Александрович, вот вы сейчас сказали: как это могло произойти? Начался этот год 1980-й, будь он проклят! Встретили Новый год на даче нашего знакомого. А я с товарищем вечером на следующий день должен играть спектакль. Володя говорит: «Я вас отвезу».
Я говорю: «Ну зачем повезешь? Мы выйдем на шоссе и машину поймаем». Он говорит: «Нет, я вас отвезу».
Ну поехали в Москву. Въехали около десяти вечера.
Москва такая вымершая. Первое января. Гололед жуткий.
Володя несется в свойственной себе манере, со скоростью где-то 160–180. Маленький «Мерседес». Мы выскакиваем с Профсоюзной на Ленинский и разбиваемся по-страшному. Если бы это был не «Мерседес», то от нас бы ничего не осталось.