– Тпру… – сказала мама и сдвинула на затылок соломенную шляпу.
– Здорово, Раф, Элса, – хрипло сказал Уилл, сплюнув табак в пыль.
Он медленно преодолел расстояние от перегруженного автомобиля до фургона.
– Куда собрались? – спросил папа.
– Сматываемся отсюда. Ты знаешь, что мой сынок, Кэллсон, умер этим летом? – Уилл оглянулся на жену. – А теперь новый родился. Мы тут больше не можем. Уезжаем.
Лореда выпрямилась. Они уезжают?
Мама нахмурилась:
– А как же ваша земля…
– Теперь это земля банка. Мы не смогли вносить платежи.
– И куда вы поедете? – спросил папа.
Уилл достал из заднего кармана помятую листовку.
– В Калифорнию. Говорят, это края молока и меда. Мед мне не нужен. Только работа.
– Откуда ты знаешь, что это правда? – спросил папа, взяв у него листовку.
Работа для всех! Земля возможностей! Отправляйтесь на Запад, в Калифорнию!
– Я и не знаю.
– Нельзя же просто так уехать, – сказала мама.
– Для нас уже слишком поздно. Наша семья дошла до предела. Скажите своим, что я передал им привет.
Уилл повернулся, подошел к пыльной машине и сел на водительское место. Металлическая дверь захлопнулась.
Мама прищелкнула языком, взмахнула вожжами, и Мило снова поплелся вперед. Лореда смотрела, как колымага скрылась в облаке пыли, больше она ни о чем другом думать не могла. Уехать. Они могли бы отправиться в одно из тех мест, о которых они говорили с папой, – Сан-Франциско, или Голливуд, или Нью-Йорк.
– Гленн и Мэри-Линн Маунгер уехали на прошлой неделе, – сказал папа. – В Калифорнию. Просто собрались и уехали на своем старом «паккарде».
Мама не сразу ответила:
– Помнишь, мы смотрели хронику? Очереди за хлебом в Чикаго. Люди, ночующие в халупах и картонных коробках в Центральном парке. У нас, по крайней мере, есть яйца и молоко.
Папа вздохнул. Лореда чувствовала всю боль, всю обиду, заключенную в этом вздохе. Конечно же, мама сказала «нет».
– Да, понятное дело. – Он бросил листовку на пол фургона. – Мои все равно никогда не уедут.
– Никогда, – согласилась мама.
Вечером, после ужина, Лореда сидела на качелях на крыльце.
Уехать.
Медленно опускалось солнце, ночь поглощала плоскую, коричневую, выжженную землю. Одна из коров жалобным мычанием выпрашивала воду. В темноте дедушка начнет поить животных, станет таскать ведра из почти пересохшего колодца, а бабушка с мамой будут поливать огород.
В тишине резко раздавался скрип качелей. Из дома доносилось треньканье телефона: линию они делили с соседями. В эти дни телефонный звонок не значил ничего веселого, все говорили только о засухе.
Кроме отца. Он совсем не похож на фермеров и продавцов. Жизнь или смерть всех других мужчин как будто бы зависела от земли, погоды и урожая. Как у дедушки.
Когда Лореда была маленькой и на дождь можно было рассчитывать, когда высоко поднимались золотые колосья пшеницы, дедушка Тони постоянно улыбался, по выходным пил виски и играл на скрипке на городских праздниках. Он частенько брал ее за руку и вел гулять в шепчущую пшеницу, говорил, что если она будет внимательно слушать, колосья расскажут ей интересные истории. Он брал пригоршню земли своими большими мозолистыми ладонями, бережно, точно то была горсть бриллиантов, и говорил: «Все это однажды станет твоим, потом перейдет твоим детям и детям твоих детей». Земля. Он произносил это слово так, как отец Майкл произносил слово «Бог».
А бабушка и мама? Они как все жены фермеров в Тополином. Работали так остервенело, что до костей стирали пальцы, редко смеялись и почти не разговаривали. Если же все-таки заводили беседу, то о чем-нибудь неинтересном.
Папа единственный говорил об идеях, о выборе и мечтах. О путешествиях и приключениях, обо всех жизнях, которые может прожить человек. Он повторял, что за пределами фермы лежит большой прекрасный мир.
За спиной Лореды открылась дверь. До нее донесся запах тушеных помидоров, жареной панчетты и чеснока. Папа вышел на веранду и тихонько притворил за собой дверь. Зажег сигарету и сел на качели рядом с Лоредой. Она уловила сладкий запах вина в его дыхании. Предполагалось, что они будут на всем экономить, но папа не мог отказаться от вина и джина. Он говорил, что алкоголь – единственное, благодаря чему он еще не сошел с ума. Ему нравилось добавлять скользкий, сладкий ломтик консервированного персика в вино, которое он пил после ужина.
Лореда привалилась к отцу. Он обнял ее, притянул к себе, и так они вместе качались туда-сюда.
– Ты что-то притихла, Лореда. Не похоже на мою девочку.