— Брат Фабиан. В память об уважении к вашему достойнейшему отцу, я отвечу вам. Но цена ответа вам известна. Вы можете отказаться от вопроса и спокойно жить далее, помня, что я обязан вашей семье услугу. Вы также можете настоять и получить ответ. Но тогда я не буду обязан вашей семье более ничем. Взвесьте хорошенько, чего лишит вас грех излишнего любопытства. Ибо я все-таки камерленго, и это меня схизматики называют: «гестапо Ватикана».
— Господи Боже, да будет воля Твоя! Я желаю знать правду.
— Мальчишка! Ты узнаешь не правду, но всего лишь мысли! А потеряешь услугу могущественного князя церкви. Подумай о роде!
— Ребенок познает мир от мысли родителей. Юноша от книг, кои суть все те же мысли, уловленные на бумагу из хода времени. Наше место на стенах Аккры — иначе люди придут под благословение иных церквей, не таящих от людей ни крови, ни правды!
— Слова, достойные Овернской Проповеди. Стало быть, мнение папы тебе уже известно.
— Откуда?
— Ты только что высказал его. Я сделаю тебя следующим епископом Рима. Понтифик стар. На его место много желающих — заслуженные старики. А сегодня нам нужно копье Георгия, не пастырский посох.
— Так это что же — заговор о римском престоле?!
— Это истинная цена твоего вопроса. Не больше. Не меньше.
— Так отвечайте же!
— Известно ли тебе соглашение о рекламе?
— Но… При чем тут…
— Так известно?
— Считается подлостью использовать в рекламе безусловные рефлексы, инстинкты, которым человек противостоять не может. Дети в опасности. Угроза женщине. Защита беспомощного. И так далее — все, что прошито эволюцией.
— Так вот: порою мне кажется, что господь наш бог отчаялся докричаться до нас. И он поднимает интерес к своим посланиям, как журнашлюхи Херста: слезогонкой. Вот вам девочки самого что ни на есть милого возраста. А их эсминцы — сущие дети. И вот вам стая Глубинных, которая жрет милых девочек с костями. Даже у святого тут вскипит кровь!
— Но господь наш бог несколько умнее журнашлюх. Воистину, если он захотел бы, то нашел бы способ…
— Я даже не буду спрашивать, что у вас было по богословию, по логике. А что по дискуссиям, уже вижу. И уверен, что историю крестовых походов знаете назубок. Итак?
— Либо господь не хочет говорить с нами, потому и написано послание болью и отчаянием. Либо с нами говорит не господь, и потому буквы послания — сосуды греха, язвы соблазна.
— Как видите, ничего сложного.
— Оба исхода одинаково плохи.
— Когда вы станете папой, это вам и придется исправить.
— Исправить Его послание?
— Когда святой Патрик плыл крестить Ирландию, в чем он был уверен? В прочности моря? В милости ветра? В доброте пиратов? Он просто сделал, что был должен.
— Вы совсем запутали меня, монсеньор кардинал.
— Викарий Христа да будет умен, а не хитроумен. Наша церковь более претерпела от умных ублюдков Борджиа, опоганивших святой престол, нежели от всех арабских завоеваний, вместе взятых… Для распутывания сложных клубков у вас буду я.
— Господи… Что же делать?
— Молитесь. Разумом тут ничего не решить.
— Молиться?… Копье, не посох… Копье… Георгий! Во бранях святейший поборник!..
— …Георгий! Иже мученик светлый!..
Место в ложементе. Ремни защелкнуты. Руку за спину: копье-гарпун-трезубец — комплект. Костюм застегнут, герметичность — зеленый. Питание — до пробки. Реактор — зеленый. Коньки… Легкая дрожь. Исправно. Или это палуба дрожит?
Или это дрожит она сама?
— … И всю его супостатную силу бежати сотвори!
Все дрожат. Вся девятка. И невидимые отсюда девятки в других отсеках тоже дрожат.
Первый раз. Это как первый раз с мужчиной. Только страшнее. Тем страшнее, что с мужчиной никогда не будет.
Кто-то молитву читает. Мужскую молитву. Не «к тебе, Мария, прибегаем», спрячь нас под юбку от жестокого мира… Это пусть лепечут на берегу. Здесь поздно прятаться. Здесь — «Слово похвальное Георгию». Страшная молитва: на каждый восклицательный знак — удар. Потому и знают ее в Школе. Так знают, что копья в зажимах подпрыгивают!
— … И се ни щитом! Ни бронею!
А еще потому, что покровитель страны — Георгий Победоносец.
Но ей-то чего? Вовсе она из другой страны. И язык чужой для нее. И отлично понимает она лишь уставные команды, прочее — иногда с пятого раза доходит. Особенно, когда волнуешься, или думаешь о своем.
— … И знаменем Его!
Вот и сейчас: что там говорит флагман девятки? Рослая красавица, облитая гидрокостюмом; вместо лица прозрачная бронепластина шлема — ни глаз, ни улыбки, ни узнаваемых ямочек на щеках — одна фигура. Фигура… Пешка? Ладья? Так ведь и ферзей разменивают! На груди — большая красная цифра «30», а пониже — красная же цифра «0». Белая прямоугольная табличка с именем. Из глубокого кресла в ложементе буковки не прочесть; но уж имя собственного флагмана всей девятке известно: Тенрю.