Хранительница высоко подбрасывает бак с пленными ядрами туманников, закручивает лихую спираль — и подхватывает бак в точно угаданный миг. Уходит под волны, разгоняется еще сильнее, выметывается над серо-голубоватыми гребнями багровым вопросительным знаком — и с высоты громадного драконьего тела замечает несколько впереди, левее — столь же быстро движущийся треугольник.
Приказ — и Старшие бросают импульс; эхо звонкое и четкое. Металл! Треугольник из металла. Игрушка береговых. Почему же она летит невысоко?
Ха! Да она, видать, загружена так, что не взлететь!
Хранительница живо рассчитывает подход и атаку — и тут же осекается, охваченная почти судорогой наслаждения. Там, в летящей треугольной игрушке — огонек. Огонек ауры — пышной, многослойной, переливчатой. Не у всякого берегового такая имеется; и даже корабли Тумана такой аурой похвастать не могут! Вот это добыча, достойная химе! Вот бы ее привезти домой, на север — и вечно жить под синим небом, в просвеченном бело-золотыми лучами поверхностном слое. Жить, лететь сквозь волны — а больше ничего и не нужно. Пусть береговые хлопочут о пропитании; если кто привезет химе столь яркий огонек, не будет оставлен милостью до конца дней своих!
Да, но брать огонек надо только целым. Живым. Это первая трудность — по сравнению со второй, не трудность вовсе. Вторая трудность — Хранительница не на свободной охоте. У Хранительницы имеется приказ. А нарушить волю химе глубинные не способны даже во сне.
Приказ простой. Не отвлекаться! Ни на что совсем не отвлекаться. Доставить ядра Ото-химе. И произвести на Ото-химе наилучшее впечатление.
Так… Летит? Летит. Быстрый. Но это задачка третьестепенная. Главная — приказ нарушать нельзя. И огонек ярчайший; ведь какой мог быть подарок!
Подарок — это же впечатление, верно?
Произвести наилучшее впечатление. Это можно. Это нетрудно. Как раз Ото-химе будет рада попользоваться таким огоньком. Что-то у нее связано с такими огоньками. В прошлом. Давно. Хранительница безразлична к течению времени… Да пусть Ото-химе вовсе заберет себе огонек — до этого времени его успеет распробовать вся небольшая стая!
Кстати, о стае. Огонек уже почуяли все. У Хранительницы приказ — довезти ядра. У стаи — капает слюна. Если сейчас не пойти навстречу собственным подчиненным, если пройти мимо куска… То подчиненные могут как-нибудь впоследствии не поддержать столь глухую к их ожиданиям Хранительницу. Без поддержки никакая Хранительница не устоит. Химе низвергнет ее в холод и мрак; в глухую придонную муть, и это будет совершенно недвусмысленный проигрыш.
А проигравших…
В клочья!
Клочки закапанной кровью салфетки профессор Кольбер аккуратно смел в мусорку. Мусорки не слишком отличались от родных Тристейновских. Зато все прочее словно бы нарочно подбирали, чтобы гостей оглушать, поражать и ошеломлять напрочь.
— Пейте, господин Осман. Хороший чай. На приисках научили заваривать. Мертвого не подымет, но вот все остальное излечивает надежно.
Начальник Владивостокской Школы пока не знал, как реагировать на гостей. С одной стороны, сама ла Вальер много раз упоминала — ее ищут. И найдут обязательно. Ничего необычного в этом теперь уже нет. Особенно на фоне трех последних войн. Да учитывая проект «Экран», от которого двое спешно вызванных представителей прямо вот за столом. Да упоминания о каком-то эксперименте «Элизиум», слышанные адмиралом больше десяти лет назад, еще при стажировке в Токио-три.
Однако, много усилий требует межмировой переход. Профессор помоложе и покрепче, а старикашка-ректор чуть коньки не отбросил. Вон, сопит, запрокинув голову, промокает лопнувшие сосуды в носу. Здорово у него давление прыгнуло, и таблетки не сразу помогли…
Кольбер вежливо пояснил здешнему главному — магический переход сам по себе не шутка. А уж с точным наведением на конкретное лицо — вовсе высшее мастерство. Адмирал проникся и уважительно добавил в чай обоим гостям коньяку. Кольбер поблагодарил, а про себя подумал: «Что там Осман! Я сам, как увидел полсотни девок в одной чертовой коже, чуть слюной не захлебнулся».
К счастью, рота в гидрокостюмах до кабинета начальника не пошла. Так что ректор Осман через какое-то время возвратил себе нормальный цвет лица и даже равновесие. До предложенного кресла доковылял самостоятельно. Хотя и прилично накапал красным на пол и на стол, Кольбер пачку салфеток истрепал, вытирая.