В последнее 14 июля века банкир повез свою поэтессу и их дочь к морю.
И Виктория пригласила меня.
Два часа на машине – и мы приехали в Ле-Туке.
Дамба была черна от народа. Велосипеды, скейтборды, самокаты, коляски и игрушечные машинки. Крики. Сахарная вата. Блинчики и вафли, истекающие «Нутеллой». Мне запомнилось сладкое счастье изо дня в день. Светлые дождевики на голое тело, песок, летевший, обжигавший глаза. Плохо оплаченные отпуска. Трепет бедноты.
На пляже там и сям были расставлены полотняные укрытия от ветра. Семьи жались друг к дружке, чтобы не улететь. И согреться, когда скрывалось солнце.
В нескольких метрах от них семи-восьмилетние строители наполняли ведерки сырым песком и возводили башни и башенки, хрупкие мечты, не достигавшие звезд, до тех пор, пока, устав, в гневе все не рушили. Вдали катили вдоль кромки воды парусные тележки, наездники спокойно шли шагом.
Поближе пара лет пятидесяти – он смахивал на Ива Монтана в «Сезаре и Розали»[9] – целовалась взасос с бесстыдством и жадностью неутоленной юности под недобрыми, порой завистливыми взглядами родителей того же возраста и нескольких одиноких душ.
Мы расположились на пляже напротив авеню Луизон-Бобе.
– Здесь меньше народу, – постановила поэтесса. – Я смогу спокойно почитать.
Банкир воткнул в песок большой желтый зонт, чтобы защитить нежную кожу своей читательницы; разложил два складных кресла из синего полотна, ставших двумя лужицами на песке, и они сели. Два старичка, показалось вдруг. Она смотрела на слова в своей книге. Он смотрел на море. Их взгляды больше не встречались. Разочарования взяли верх, подточили желание.
Виктория взяла меня за руку, и мы убежали с криком. Мы погулять, скоро вернемся! Мы помчались к полю для гольфа, к дюнам, туда, где дети могут уйти из-под надзора. И в тихом уголке, укрывшись от всего, мы легли рядышком, не разнимая рук. Мы часто дышали в такт, и я представлял, как будут биться наши сердца в одном ритме, когда настанет день. Я дрожал.
Потом, постепенно, дыхание наше выровнялось.
– Ты представляешь, – сказала она, – что через полгода может наступить конец света и мы, может быть, все умрем.
Я улыбнулся.
– Может быть.
– Конец света! Конец тебе, мне, конец дурацкой шутке отца с моим именем; конец, конец, конец! Во всяком случае, есть люди, которые его предсказывают. Есть даже такие, что готовят последнюю встречу Нового года, например, в пустыне. Дурость.
– Я так не думаю.
– А ты бы что сделал, если бы наступил конец света?
Я слегка покраснел.
– Не знаю. Я не верю, что наступит конец света.
– Ты так говоришь, потому что влюблен в меня, и если конец света вправду наступит, окажется, что ты был влюблен попусту.
– Ничего подобного. Я очень счастлив с тобой, вот так, очень счастлив как есть.
– Ты даже не хочешь меня поцеловать?
Мое сердце сорвалось с цепи.
Конечно, я хотел тогда целовать тебя, Виктория, и трогать тебя, и ласкать, и дерзать, и еще говорить тебе о моем столь долгом ожидании, о том, как колотилось мое сердце каждую ночь, как дрожали руки, когда я трогал мою кожу, представляя, что она твоя, как мечтали пальцы о твоих фруктовых губах, об этом голодном и жестоком ротике, который порой высказывал женские слова. С женской пылкостью.
Но безумно влюбленные так же безумно робки.
– Хочу, – сказал я наконец. – Хочу. И если бы наступил конец света, это стало бы моим последним желанием.
– Что – это?
– Поцелуй.
Короткий смешок вырвался у нее. Колокольчик.
– На!
Она живо повернулась. Ее рот вдавился в мой, наши зубы стукнулись, языки на секунду попробовали друг друга на вкус, они были соленые, горячие, потом все кончилось; она была уже на ногах и смеялась.
– Поцелуй – это все-таки не конец света!
И она исчезла за дюной, легкая как перышко.
А мне захотелось плакать.
Я нашел ее на пляже. Начинался отлив. Виктория шла к песчаной полосе, туда, где ее родители ничего больше не ждали. На ветру хохотали чайки. Они смеялись надо мной. Когда я поравнялся с ней, она посмотрела на меня, ее улыбка была грустной и ласковой.
– Я не знаю, влюблена ли в тебя, Луи, хотя мне с тобой хорошо. Любовь – это когда можешь умереть за кого-то. Когда покалывает руки, жжет глаза, когда не хочется есть. А с тобой у меня руки не покалывает.
Ее детство убивало меня.
Недалеко от банкира и читательницы два старичка пытались, смеясь, расстелить на песке пляжное полотенце, несмотря на ветер и свои скрюченные пальцы.
Глядя на них, я представлял себя и Викторию в конце нашей жизни вдвоем, чудесной одиссеи, как мы уедем отсюда, обнявшись, на мопеде, чтобы вернуться полвека спустя на место нашего первого поцелуя и пытаться вместе расстелить пляжное полотенце.
9
«Сезар и Розали» (1972) – фильм Клода Соте с Ивом Монтаном и Роми Шнайдер в главных ролях.