Увы, пытаться произвести впечатление на южанина — дело совершенно бесперспективное. Он только плечами пожал, но уточнил:
— И как давно она тут работает? — он прекрасно знал ответ на этот вопрос. Не первый кабак он так посетил, преследуя тень, но впервые ему удалось прибыть вовремя, до того как все начнется. — И зачем же на работу тень взяли? — гаркан посмотрел на кружку, которую все еще держал в руке, подумал и выпил обжигающе холодный напиток залпом, даже не отдышавшись после. Ётунка взглянула на него с уважением и с явным удовольствием ответила:
— Да меня все постоянно спрашивают, зачем да почему? А я вот скажу — пускай тени пытались вырезать нас полвека назад, но это уже давно было, кости травой поросли, прах разметало. Смысл вспоминать? Если все будем друг другу зло помнить, никогда мира не будет. Никакой торговли. А ты сам знаешь, хороший торг для нас важнее войны за прошлые обиды. А девчонка вон, старается, спать ей не нужно, таскает много…
— И что, даже не пропадал никто? Откусанные руки–ноги не находились? — растянул губы гаркан, в своеобразной «улыбке», выглядящей кривым оскалом — максимум, что могла выдать его мимика.
— Зря на девчонку наговариваешь, — хмыкнула Ёрмунга. — Она сказала мне, что с этим проблем не будет, есть у нее свой донор. То ли приятель, то ли возлюбленный, не мое дело. Никто на неё не жаловался. Тихая. Работящая. Каждому такую работницу пожелала бы.
Гаркан только головой покачал.
— Всё, готово. — Один из сынов Ёрмунги, подошел к стойке и водрузил на нее последний ящик. Взрослые мужчины Сушь не покидали, таковы традиции ётунов — муж занимается охотой, лесоповалом и рыбным промыслом, жена торгует с иноземцами. Так что оба мускулистых, бородатых, с кустистыми бровями, здоровенных мужика, каждый из которых мог кулаком проломить толстенный деревянный стол или на одной руке без труда поднять человек трех, считались еще детьми, что и объясняло покровительственный тон их матери.
— Выносите всё на улицу и складывайте, я скоро приду, — Ёрмунга уложила казан в ящик и зычным своим голосищем объявила на весь кабак — мы уезжаем, трактир закрывается до следующей зимы, — ей ответил разочарованный гул и недовольный стук кружек по столешницам — но, — Ёрмунга подняла к потолку пухлый палец — все остатки пива, вина и настойки в бочках можете бесплатно допить. Её слова сопроводил восторженный гомон, посетители тотчас дружно повскакивали с мест, будто только и ждали этих слов на низком старте и обступили бочки. Компания «чернорабочих» не сдвинулась с места — Да что я говорю, — усмехнулась она — Знали, вороньи дети, знали, вон как в последний день понабежало халявщиков. Каждый год, одно и то же! — Безо всякого огорчения в голосе она стукнула ладонью по стойке и перевела взгляд на гаркана — А с тебя десять монет. Южанин, отходивший от вливания ледяной жидкости в организм, только фыркнул:
— Это почему же?
— Ты до объявления свою кружку вылакал, никто не заставлял. — Гаркан издал горловой рычаще–ворчащий звук — смешок, и послушно заплатил. Ётунка просияла, сгребая монеты, и одну сунула в сапог:
— На удачную дорогу, — пояснила она. — Кирсаника! — ётунка окликнула девушку. Та застыла и обернулась, бросив резкий, подозрительный взгляд на гаркана. — Когда всё вылакают, скажешь повару чтобы закрыл трактир, и все до следующей зимы свободны. Жду тебя на работу в оговоренное время — Ёрмунга усмехнулась и, взвалив на свои немаленькие плечи последние коробы со скарбом, вышла. Гаркан облегченно выдохнул. Ему понравилась эта женщина, не хотелось чтобы она погибла.
Не смотря на то, что расы гарканов и ётунов на уровне высокой политики друг друга не выносили — и те и другие — моряки, занимаются морским промыслом, только моря разные, но конкуренция все равно была остра. Но на частном, житейском уровне, самый северный и самый южный народы Города, как ни удивительно, больше всего походили друг на друга. Не внешне. Менталитетом.
И общий язык находили буквально с полувзгляда. Наверное, только поэтому до сих пор между этими расами сохранялись вопреки всему ни разу не вспыхивали военные стычки.
Гаркан похлопал себя по карманам. Достал трубку с грубо украшенным резным мундштуком, потертую, явно ему дорогую, аккуратно положил её на стойку. Потом подумав, спрятал за нее, чтобы надежнее. Отложил рукавицы, ослабил пояс. Встал и окинул зал ничего не выражающим взглядом. Сейчас начнется.
Отбрасывали длинные тени нити с позвякивающими стеклышками. Трактир гудел голосами, что оживлялись с каждым выпитым глотком халявного пива.
Южанин ждал. Отрава в питье, это было безусловно ясно с первого же слушка, когда гаркан узнал о тени, что служит в местном трактире на разносе.
Все знали, что Ёрмунга угощает перед отъездом, уже сорок лет так.
И рабочих не хватятся, да и местных тоже. Лет двадцать назад тут три деревни почти выкосило, а искать причины стали только через год. Это тоже гаркан узнал, сидя у огня трактиров, слушая на конюшнях, делая выводы.
Лучше места, времени и не найти. Вопрос только — как?
Пиво было вкусным и ледяным, привкусов гаркан не ощутил, разве что легкую, на самой тонкой грани ощущения сладковатую ноту. Вот оно. Южанин постарался запомнить этот вкус. Незнакомо. Но это не так уж важно.
Стук. Голоса стихали. Словно выпавшая кружка из огрубевших рабочих пальцев стала сигналом.
Пиво потекло с края стола. Хозяин кружки потянулся за ней, но не смог сжать внезапно онемевшие пальцы.
Чернорабочие за дальним столом, чумазые и худые не пили ни капли. Они смотрели в зал, напряженно и спокойно, не шелохнувшись, даже когда один из солеваров скатился со скамьи со звериным рыком и принялся лакать разлившуюся лужу прямо на полу.
«Тени. Она не одна.» — гаркан заворчал еле слышно. Он не справится с ними. Слишком уж неравны силы. Конечно, они голодны, но надолго ли… Он и не планировал драться, но все же…
Гарканы бросаются в бой без страха и раздумий. Южанину тошна даже сама мысль бездействия, отсутствия сопротивления.
Но это был очень необычный гаркан. Он демонстративно покачнулся и осел на стул безвольной меховой грудой.
Остальные посетители валились с лавок как подбитые. Они неловко перебирали руками и ногами, осоловело глядя по сторонам, мычали, не способные выговорить ни слова. И хлебали. Лакали. Раздирали пальцы в кровь, отбирая друг у друга кружки, огрызаясь, отталкивая друг друга. Подлитая в напиток отрава пьянила, лишала разума и требовала еще, еще и еще!
Безумная какофония звуков, рычание, стоны, плевки, ногти, что словно когти раздирают деревянный пол.
Вой. Нечеловеческий вой, крик боли, откуда–то с кухни. Как высшая точка безумия, её апогей.
Она вернулась. Серое платье простого кроя, обычное для местных женщин, белоснежный воротничок, выпачканный кровью что стекала с её подбородка вниз, на грудь и живот темной, лоснящейся полосой пропитанной ткани.
Походка девушки стала уверенней и ровней. Лицо порозовело, глаза из водянисто–серых, бесцветных почернели. Она шла к гаркану совершенно бесшумно, переступая людей, с брезгливостью одергивая окровавленные пальцы, лишь бы не касаться их, даже случайно.
— Посмотри на них. Лучшая раса Города… Способные создавать. Вы все пресмыкаетесь перед ними, ждете подачек, лебезите перед людами. А теперь? Теперь взгляни! Животные. Они только притворяются разумными, а на самом деле — всего–навсего кормовой скот. И мы проиграли только потому, что поверили в разум того, кто создан быть едой. — Тень подошла к крану в стене и открыла кран, пиво струей хлынуло вниз. Она взяла кружку и наполнила её до краев.
Девушка подошла к гаркану, усмехаясь, и протянула ему кружку с отпечатками собственных окровавленных пальцев. Гаркан взял испачканную кровью посуду и покачал головой, прежде чем отпить, глядя на тень пристально и безо всякого страха.
— Для тебя маловато кармина, здоровяк. Думал обмануть меня? Пей, животное, — пропела своим потусторонним теневым голосом служанка, не спуская с гаркана пронзительно–черных глаз. Простой выбор, который даже озвучивать не нужно — или ты пьешь, или ты разделяешь участь повара. Гаркан взял кружку и равнодушно отпил, позволяя отраве растечься по его телу и усыпить его.