— А что с эйрами, нагами и гарканами? — хмыкнул доктор, заинтересованный взглядом Кирстен на различия между расами.
— Ну эйры — ладно. Они все такие у–у–умные, все такие краси–ивые, даже чересчур. Оставим книжников в покое. Наги сами себя наказали, даже тенью быть лучше чем нагом, бр–р–р. Ну а о гарканах я знаю слишком мало, чтобы судить об этом.
— А как же наш общий знакомый?
— Он мало говорит о себе. Но ты можешь попробовать его осмотреть. Или не боишься лезть в рот только к беззащитным девушкам? — она фыркнула от смеха. Зорон, впрочем, принял её предложение с интересом:
— Не отказался бы, тем более его шрамы выглядят необычно. По крайней мере никакое из известных мне средств быстрого заживления не оставляет таких следов.
— Я же говорю, вы подружитесь. Оба зануды, — Кирстен опять пожала плечами. — Давай расскажу тебе все, что нужно бы знать, как человеку, попавшему в самый центр политических свар.
— А мы будем учитывать, что ты меня туда затянула? — поинтересовался доктор, но тень проигнорировала вопрос:
— По сути, сейчас Город поделен на три лагеря. Один поддерживает Селену:это, в основном, знать, чиновники, гильдия вестников и прочая мелкая политическая шушера, которая до смерти боится появления еще одной «Стальной Селестины», второй лагерь — грифойдеры, мастеровые, и военные чины. Они уютно устроились под крылом Анжея Тору и поддержат того, в кого наш любимый наместник ткнет пальцем.
— Сирра наместник кормил меня печеньками. Если вы планируете заговор против него, я пас, — сразу предупредил Зорон полушутливо–полусерьезно.
— Нет, конечно,– она улыбнулась. — Наместник — чудесный человек, и в прекрасных отношениях со знатью и обеими сестричками. Пожалуй, это уникальный случай, когда наделенный такой властью человек не нажил себе серьезных врагов за столько–то лет!
— А я смотрю, ты очень хорошо разбираешься в городской политике, — Зорон зажмурился на солнце, размышляя. Кто же она? Агентесса Шелль? Или её серый кардинал? Похоже, и то, и другое.
Тень проигнорировала шпильку:
— Есть и третий лагерь.
— Ше –лль Тр –ой, — Медленно произнёс Зорон, и выдохнул дым.
— Именно.
— И кто же в вашем лагере, кроме тебя и гаркана? — поинтересовался доктор. — Насколько я помню, Селестина крайне нелестно отзывалась о старшей дочери. Вряд ли она передала бы ей власть официальным завещанием. Планируете городской переворот?
Зорон вспомнил о словах наместника. Если он поддержит кандидатуру Шелль, то начнется действительно большая буча, по сравнению с которой даже восстание теней — капля в море.
— В том то и дело, что нет, — она улыбнулась. — Но подробности тебе расскажут в Рассвете. Кстати, мы уже близко.
За разговором я и не заметил, как корабль, прорезав крыльями–парусами белые кудрявые облака, стремительно приближался к границе с Рассветом, что можно было понять по еле заметной разнице в цвете неба. На мгновение в небесах оказалось два солнца — одно за спиной, а другое впереди, но вскоре эффект перехода пропал, солнце осталось только одно, и корабль утонул в розовой пелене пышных облаков.
Вечно встающее солнце. Надо же! Воздух стал чище, прозрачней, напитался ощутимым «утренним» ароматом. Зорон погасил трубку, встал, подошел к борту и окунул пальцы в облака. Естественно, ничего не почувствовал кроме обжигающего холода, но удержаться от соблазна, когда вокруг целое облачное, казалось бы ощутимо–пушистое море из вспышек сиреневого, розового и оранжевого цветов, было сложно. Но тут послышался громкий скрип, корабль чуть накренился, зазвенели столовые приборы на столах. Зорон еле устоял на ногах, и его пальцев явственно что–то коснулось. Он успел одернуть руку прежде, чем скрип где–то из–под низа корабля усилился и буквально в паре сантиметров от него облачное море рассек синий гребень. Зорон отскочил назад, и очень вовремя, ведь облачную пелену разорвало величественное тело чудовища, что двигалось в небесах так же плавно и стремительно, как рыба в воде. Раздался рев — чудовище открыло пасть, выталкивая из себя гулкий гудящий звук, от которого заложило в ушах, ему вторили со всех сторон невидимые под облаками сородичи. Сколько же их тут? Создание было огромным, и при том совершенно невесомым в пространстве, немного неестественным, потусторонним, настолько легко оно перемещало свой вес, практически не шевеля частично оперенными крыльями.
На мгновение крыло закрыло солнце, доктор увидел переплетение кровеносных сосудов, подсвеченное оранжевым светом сквозь тонкую кожу. Когда после пережитого впечатления к нему вернулась способность здраво размышлять, он без труда определил вид самого крупного наземного животного, существующего на необъятных просторах Города Сумерек, хоть увидел его впервые.
Перед ним, во всей красе синей в крупные белые пятна, сияющей на солнце шкуры, летел дракон. Зорон, не спуская глаз с его тонкой шеи, гребня, маленькой, по сравнению с остальным телом, остроконечной морды увенчанной роговым наростом и снабженной полным набором острых зубов, даже сначала не заметил всадника на спине животного. Но быстро исправил свою невнимательность, когда над розовой облачной пеленой начали возникать другие, тоже оседланные — десятка два, самых разномастных невероятных созданий, сопровождали корабль с обеих сторон, как по рассказам сопровождают морские корабли дельфины. Безымянные однозначно умели произвести впечатление!
Зорон вернулся к Кирстен и ухнул в кресло. Ноги чуть подкашивались. Нет, зрелище было величественным и прекрасным, но все–таки несколько… неожиданным и уж чересчур глобальным. Такие впечатления надо принимать малыми дозами.
— Кажется, ты спрашивал кто еще в «нашем лагере»? Вот эти ребята, — Кирстен улыбнулась и подала ему трубку. Да, сейчас не помешает закурить. Милостивый Пес, во что же я ввязался на этот раз!
¹ Эйрийский — как понятно из названия, родной язык эйр. Отличается мелодичностью и большим количеством гласных, оттого слова в нем скорее поются, чем произносятся. Многие изобретенные эйрами лекарства просто не имеют названий на простом языке, так как слишком редки в обращении. Впрочем, на этом знание Зороном языка и заканчивается.
Глава третья. Круги на воде
Светает.
Орнамент из танцующих черных птиц по краю расписного блюда. В нем плавают белые водяные лилии, её любимые цветы — такие же нежные, хрупкие как она сама, такие же беззащитные.
Селена Трой вошла в свои апартаменты крадучись, с черного хода, тайком, словно воровка, пытающаяся украсть драгоценность из покоев наследницы престола, хоть и являлась ею сама. Но в каком–то отношении Селена действительно была воровкой: она крала частички своей жизни, точнее то, что от нее осталось.
Девушка открыла дверь своим ключом — щелкнули многочисленные замки — и, подождав, пока сердце прекратит встревожено стучать, скользнула в собственную спальню. Вдохнуть, выдохнуть, снять туфли. Нужно спрятать все, главное только, чтобы он не заметил её отсутствие. От одной мысли о нем, по телу наследницы пробежали мурашки. «Благородные сирры не гуляют по ночам, возвращаясь под утро, не так ли?». Селена тряхнула головой. Это не её мысли, чужие, чужие! Девушка начала быстро раздеваться, небрежно выворачивая крючки корсета, разрывая нитки. Тонкие белые пальцы боролись с одеждой. Скорее! Он не должен узнать. Серебристые волосы, освобожденные от гребня, рассыпались по лопаткам. Девушка отправила неказистый деревянный гребешок в ящик стола и закрыла его на ключ.
Тень в зеркале. Качнулось пламя единственной горящей в комнате свечи. Вода в блюде пошла кругами, шевельнулись цветы. За все прошедшие годы, с шестнадцати лет, когда это началось, Селена Трой научилась видеть все эти знаки, символы, признаки, что это вот–вот произойдет. Девушка начала избавляться от одежды еще торопливее, и, сбросив наконец объемные юбки, отшвырнула платье под кровать. Утонченная, нежная, наследница выглядела несколько странно в этой подчеркнутой небрежности, но тому была причина.
Небо за плотно закрытыми ставнями стремительно светлело. Может обойдется? Знаки не всегда были точны, и это еще больше сводило с ума, давая надежду, что в этот раз он не придет. Цветной свет сквозь оконный витраж расписал нежное тело хозяйки комнаты алыми и оранжевыми бликами. Как же хороша она была в этой невинной подростковой красоте — истинный оживший бутон водяной лилии, еще не распустившийся до конца, но безусловно прекрасный! Вот только кожа, белая как молоко, была отмечена бледно–розовыми ссадинами и царапинами. На животе, бедрах и груди ранки почти зажили, оставшись напоминанием того, что может произойти сейчас, если она будет недостаточно старательна, или чем–то его прогневит.