Редактор, наконец, направился вглубь покоев, ориентируясь в поисках Наместника по шуму и плеску воды. С портретов на стенах, на него, серо–лиловыми глазами пристально смотрела почившая Мэра, старая язва, её взгляд иголками пробирал по спине, даже после смерти нервируя Джерома до скрипа в зубах. Завесил бы Наместник уже портреты черной тканью, как вообще–то следовало делать еще целый год! Правда это вряд ли бы помогло: Селестина смотрела на редактора еще и глазами своей младшей дочери.
Загадка плеска и отчетливого запаха мыльного корня быстро разрешилась: Анжей Тору брился. Джером поколебался пару секунд, прежде чем ступить на темную плитку чужой умывальни, но дверь была открыта, и обойдя след из срезанных бурых волос, редактор нашел своего извечного оппонента у большого зеркала в тяжелой раме. Остро заточенная бритва скользила по квадратному подбородку Анжея, высекая из боков бывшей бороды форму пышных бакенбард. Джером, как завороженный, следил за движениями блестящего в свете газового рожка, лезвия у самого горла Наместника. Анжей постучал бритвой по краю керамической ниши для слива воды, чтобы стряхнуть налипшие волоски, и, наконец, заметил редактора. Точнее, бывший грифойдер наверняка видел его в зеркале уже минут пятнадцать, но игнорировал. А Джером по правилам этикета должен был молчать до тех пор, пока Наместник не заговорит первым, что редактора раздражало безумно. Наместник лишь усмехнулся, глядя на сжатые губы и сведенные к переносице брови выскочки –редактора.
— Я ждал вас раньше, сирра главный редактор. Что, ваши доносчики разучились быстро бегать? — усмехнулся Наместник, подравнивая усы ножницами с витыми ручками. Бритву он положил на стеклянную полку.
Джером скрипнул зубами, посмотрел в зеркало на свое разъяренное лицо. Нет, так нельзя! Редактор расслабился, поменял выражение на непроницаемое и лишь хмыкнул в ответ на эту фразу, преображение заняло у него долю секунды. Не показывай слабость старому медведю — сожрет.
— Люди, которые беспокоятся о душевном состоянии будущей Мэры, которых вы, многоуважаемый сирра Наместник, изволили назвать «доносчиками», действительно рассказали мне о том, что нашу госпожу подвергли необоснованному риску. Я прибыл как только смог, — Джером поклонился, щелкнул каблуками, и выпрямился как стрела, сама исполнительность и честность.
— Вот ведь хитрый лис, — произнес Анжей в пространство, вытирая руки о полотенце и приглаживая усы. Сбритая борода скрывала второй подбородок Наместника и старческие пигментные пятна на лице. Джером ломал голову, к чему это странное действо? Прожив на Площади всю жизнь, человек в бархатных перчатках прекрасно знал, тут ничего не бывает просто так. С чего это на старика нашла ностальгия по славным военным временам? Ох, не случайно вернул себе Наместник грифойдерские бакенбарды¹!
— Вы же понимаете, сирра, что вас тут держат только до тех пор, пока вы нужны Селене? Как только девочка наиграется, а я надеюсь, это произойдет скоро, вас сменит какой–нибудь другой прохвост. И мне категорически не нравится, то, как ты, редакторишка, оплел девочку своей паутиной, и не даешь спокойно жить, — Анжей Тору посмотрел на Джерома из–под кустистых бровей, отбросив всякую придворную витиеватость.
— Я не отсылаю лучшую служанку Селены, из–за своей прихоти, — тоже в пространство ответил Джером, не выдерживая взгляда и отворачиваясь к окну.
— Селене нужна помощь, а не камеристка и прочие прикормленные тобой слуги, которыми ты её окружил, — наместник пошел в сторону кабинета.
Джером мысленно выстраивал линию поведения: злить Анжея не стоило, одно его слово, которое сейчас было весомей любого другого в Городе — и редактора в лучшем случае отошлют в пригород, как в том случае с Зороном, а в худшем и вовсе можно головы лишиться. Нужно смягчить старика, прежде чем гнуть свою линию. Поэтому редактор, сел в кресло и начал говорить искренне и правдиво:
— Сирра Наместник, вся моя жизнь принадлежит всецело и полностью Селене Трой, все, что я могу делать — это сберечь её от мира, который её тревожит.
— Слова,слова, — Анжей вытряхнул из ворота срезанные волоски и сел в тяжелое кресло с мягкой обивкой напротив такого же основательного стола.
Джером отметил, что Наместник в хорошем настроении. С чего бы это? Обычно приступы Селены надолго вгоняли Анжея в угрюмость — её болезнь вернулась, Джером, скрывать от Наместника такие вещи нехорошо.
«Медведь» предпочитал деревянные трубки, мода на стеклянные обошла его стороной. Набивая деревянную чашечку трубки табаком, Анжей пристально рассматривал собеседника. Не нравился ему этот хлыщ! Если бы не младшая девочка, уже давно отправил бы его куда подальше, с глаз долой.
— Болезнь девочки ты тоже из лучших побуждений от меня прятал?
— С сиррой Селеной все в порядке, — Джером сжал губы в узкую полоску. Стоять на своем до последнего! Болезнь патронессы редактора могла навредить всем его планам. — Она устала, вот и все. Если желаете, можем вместе с ней поговорить.
— А царапины? Она снова ранит себя! — Анжей прикурил трубку, обхватывая мундштук желтоватыми зубами.
— Вы сами настояли на том, чтобы сирру Селену обследовали, — помрачнел Джером. — Бедняжку запугали ваши же доктора, и что они заключили? Что сирра абсолютно нормальна! Но после этого приступы участились, сейчас же, когда я присматриваю за ней, они повторяются очень редко. Это первый за полгода. Само здоровье моей госпожи указует на то, как полезно ей мое внимание.
Намекнуть на свою незаменимость — отлично! Джером мысленно выписал себе чек. Анжей пожевал мундштук — слова редактора соответствовали истине.
— Мне не нравится, как ты её держишь взаперти, — наконец выдал Наместник. — Я приказал усилить охрану, и теперь девочке будет прислуживать её кормилица.
«Так вот кто была та женщина!» –догадался Джером, вспоминая первую встреченную тут, смутно знакомую служанку. Точно! Вот откуда он её знает.
— Мэра будет сама решать, как ей лучше, — отчеканил Джером, не сводя с «медведя» взгляда.
— Ага, ты ей скажешь, как решить, — осклабился Наместник. — Запомни, бумагомаратель, Мэрой Первозданного никогда не станет человек, за которую решает всякая шваль.
Джером пропустил оскорбления мимо ушей. Он их выслушивал каждый день и давно привык к тому, что печатников знатные не выносят. Одни Такербаи чего стоят! Но по сути это не имело значения, редактор все равно продавит Наместника так, как посчитает нужным, пусть выплеснет гнев для начала.
— Сирра тору, я понимаю, о чем вы, — вздохнул Джером подчеркнуто сочувственно. — Вы — человек традиционного мышления: мэр правит всеми, наместники его замещают, когда потребуется, Секретариат где–то там, на задворках государства. Но так не может продолжаться вечно, времена меняются. Секретариат наращивает влияние. Да и при всем моем уважении и любви к сирре Селестине… Она была сияющим камнем в сокровищнице правителей Города. Прекрасная Селена, наш лунный свет и гордость, никогда не станет настолько сильна и одарена властью как её мать, просто потому, что повторить её невозможно, как нельзя повторить самый прекрасный цветок, самый безупречный камень…
Анжей слушал собеседника подчеркнуто внимательно, а в конце басовито расхохотался:
— Это Селестина Трой — «цветок»⁈ Хлыщ, да ты совсем заврался! Морочь голову своим этим Наранам и прочим секретарям, которые тебя слушают, открыв рот, а меня на сладких речах не проведешь! — Анжей встал, перегнулся через стол, положив на него массивный живот, и перехватил мундштук трубки другой стороной рта. — Услышу, что ты хоть чем–то Селене не угодишь, голову пришпилю на самую высокую стену в Секретариате. Думаешь, я не знаю, чего ты добиваешься?
— И чего же я хочу? — вежливо улыбнулся Джером. — Кроме благополучия нашей будущей Мэры?
— Ты зад свой погреть хочешь в моем кресле, — наместник шумно затянулся, усаживаясь обратно и сжимая крупными сильными пальцами подлокотники кресла, в котором с трудом умещался из–за полноты. — Что, ни одна из девиц Нарана не покусилась на твою хитрую рожу? Я же вижу, как ты всеми силами крутишься у власти, но фамилией, видишь ли, не удался.