Джером сузил серые глаза — очень опасное выражение. Печатники в башне знали, что патрона в таком настроении лучше не трогать, но бывший грифойдер за время своей работы и правления перевидал столько угрожающих рож, что его не пронял даже самый пронзительный редакторский взгляд:
— Для такого, как ты, пролезть во власть можно только или под юбкой какой нибудь знатной сирры, женившись и взяв её фамилию, или долго упорно работать, но последнее явно не по твоему вкусу, а первое — жемчуг мелковат, верно, Джером? Нееет, ты, хлыщ, хочешь сорвать банк, стать Наместником при Мэре — Селене. Так вот, этому не бывать!
— Вы понимаете, что сейчас говорите как городской изменник? — холодно уточнил Джером, касаясь подлокотника своего кресла длинными холеными белыми пальцами.
— А тебе напомнить, хлыщ, что у нас есть две наследницы? Или ты уже так хорошо устроился в своих фантазиях, что позабыл о старшей девочке?
В желудок Джерома как ядовитый дротик вонзили упоминанием Шелль Трой, но внешне ни один мускул на лице не дрогнул, только бровь поднялась, усиливая асимметричность лица.
— Значит, несмотря на все просьбы сирры Селены… — Джером нахмурился.
По его рекомендации Селена просила Анжея не заявлять публично о своей поддержке старшей сестры до самого начала малого собрания Секретариата, но похоже что–то случилось, причем настолько масштабное, что Анжей Трой, до того оберегавший Шелль от всех тревог и интриг Площади, решил озвучить свое решение раньше.
Так вот, что значат бакенбарды: старый медведь идет на войну. В высшей политике каждый час решающий, а до собрания меньше недели. Сколько союзников Джерома и Селены побоятся противостоять Наместнику во время голосования? Много. Очень много. Зря редактор не выслушал сначала Такербая. Тот явно пришел неспроста. Несмотря на вражду, врачеватель был в одной лодке с Джеромом. Пожалуй, теперь не стоит разбрасываться любыми союзниками, даже такими неприятными как он.
—…я решил поддержать Шелль, и заявлю об этом сегодня на ночной грацца Мэрия².
Механизм холодной логики и вычислений начал шестеренками проворачиваться в голове редактора. Что же делать? Как минимизировать последствия решения Наместника? Может, попытаться его отговорить?
— Право слово, сирра Анжей, я никогда не мог понять, отчего вы предпочитаете старшую, без сомнения сияющую сирру, младшей…
Тем более, по всем просчетам, слухам, и паре добытых секретных донесений следовало, что Селена — родная дочь грифойдера, а вот Шелль — нет, но этого умный редактор говорить не стал.
— Ведь у сирры Селены такая сильная поддержка среди знати и в Секретариате, а наша драгоценная Шелль, увы, далека от политических дел. Сколько она провела в горах, отрезанная от мира? Двадцать лет? Вы ставите на рискованную карту, Наместник. Вернее даже не ставите, просто вносите лишний раскол среди секретарей, смысла в котором нет. К чему тормошить осиное гнездо, которое и так гудит после ухода на изнанку пресветлой Мэры? Почему бы не принять сторону сильнейшего? Мы и так чуть не допустили вторжение теней, — Джером смотрел на Анжея с огромным интересом: он был уверен более чем, что Зорона и странную тень подослал ему противник, пытаясь подставить и убрать с арены перед собранием. Редактор очень гордился тем, как вывернулся из этой ситуации, Ворон клюва не подточит. Но лицо Наместника оставалось непроницаемым…
— А, что будет потом, если потянуть еще дольше? Каждый день промедления без верхушки, без Мэры на троне, будет стоить нам жизней, вторжений, войн, революций!
— Остыньте, сирра редактор, войнами займутся грифойдеры, — Анжей откинулся на спинку кресла, выдыхая сизый дым. — Не лезьте, куда не просят. Решение принято. Хотите его оспорить — ваше право, но больше я не играю в ваши игры, и не поддаюсь влиянию бедной больной девочки, которой ты задурил голову. — Речь Наместника перескакивала с «вы» на «ты», с громкого басовитого рычания к мягкому, тихому почти шепоту. Умение управлять толпой одним голосом, внушать благоговение, страх или симпатию, и, конечно, проницательный ум — вот те причины, по которым никому неизвестный молодой военный, в свое время поднялся до главы управления, а после смог покорить ум и сердце стальной Селестины, став её самым верным союзником.
— Боюсь, вы совершаете огромную ошибку, — Джером встал и поклонился. — Мне нечего больше сказать, сирра Анжей.
— Иди, — отмахнулся Анжей. — Селена хотела тебя видеть. И помни, мальчишка, я слежу за тобой. Оступишься — прощайся и с башней, и с редакцией, — мягко добавил Наместник, как медом облил. Или другим коричневым веществом, если судить по ощущениям Джерома. Редактор глубоко поклонился, точно по этикету, и вышел, с трудом сдержав дурной порыв хлопнуть дверью.
Ровно через пять минут после редактора в кабинет вошел лощеный вышколенный камерист Геронимо, по совместительству лучший друг Наместника:
— Джером Рута пролетел мимо меня так, будто за ним Ворон гнался, — он поклонился, ставя на стол поднос. — Сирра Анжей, вы сильно рискуете, дразня его.
— Все подслушал? Кто бы сомневался! — Анжей положил сцепленные ладони на живот. — Рута — падальщик, один из сотен, налетевших на труп Города, после смерти Селестины. Сколько я таких уничтожил? И этого задавлю.
Анжей расплылся в кресле своей бесформенной фигурой, и, посмотрев на портрет Селестины на противоположной стене, улыбнулся ей.
«Я сберегу наших девочек, Сел, сберегу, как и обещал,» — Наместник закрыл глаза, а после вновь разомкнул морщинистые веки. — А пока у нас много дел, Геронимо. Пора вернуть этому Городу толковую Мэру, пока падальщики окончательно не растащили его по кускам.
Кто–то выпустил на волю море, и оно разлилось почти по всей комнате кипучей пеной из легкой, полупрозрачной ткани. Цвет «моря», с темно–фиолетового внизу, менялся на лиловый, а после, на самом верху этого удивительного по красоте и сложности платья — на чисто–белый. Маленькую грудь прекрасной Селены укрывали белые птичьи перья, формируя собой чашечки лифа, остальная ткань, присыпанная кое–где крохотными блестками–искорками, ниспадала вниз длинным шлейфом, напоминая накатывающую на берег морскую волну.
Селена как раз застегивала вторую серьгу, длинную, тяжелую, почти до плеча, когда в замке повернулся ключ, и свет из приоткрытой дверной створки взорвался искрами на шлейфе её платья. Только один человек мог так легко и беспрепятственно войти в покои наследницы — её двоюродный брат, Джером Трой. Точнее сказать, Рута, но девушка потворствовала честолюбию братца, и называла его царственной фамилией, как он того и хотел.
Взбудораженная наследница с радостно стучащим сердцем, резко обернулась, мягкий серебристый локон скользнул по её плечу, но позади никого не было. Близорукость красавицы помешала ей заметить, как ловко Джером ушел в тень, наблюдая за ней из угла, в котором стояло кресло.
— Я знаю, что ты здесь, — Селена счастливо улыбнулась, неловко вставая, ей было неудобно управляться с длинным подолом платья. — Ты вернулся наконец! Я так ждала тебя! — девушка усмотрела силуэт брата, на мгновение он показался ей тем, иным, страшным, но видение исчезло. Что за ерунда? Это он, самый лучший, любимый человек в Городе! Джером встал, подошел, молча коснулся щеки девушки прохладными пальцами, после шеи, ключицы, рука скользнула под переплетение корсажных лент на спине. Селена, прогнав камеристку, оделась сама, шнуроваться со спины было неудобно, она не смогла сделать это до конца даже перед зеркалом, а ловкие пальцы редактора подхватили атласные ленты, быстро переплетая их в нужном порядке. Он подумал немного, касаясь губами серебряного затылка сестры, а после сказал:
— Сирра Селена, вы заставили меня хорошенько побеспокоиться. И нашего старого знакомца Анжея, тоже.
Девушка почувствовала острые муки вины: могла бы и сама догадаться, что нянюшка донесет вездесущему Наместнику, и это расстроит Джерома!
— Не плачьте, моя хорошая, — Джером взял девушку за подбородок, поворачивая лицо к себе. На него смотрели полные искреннего раскаяния влажные лиловые глаза. Девушка тщательно замаскировала все следы царапин пудрой, слезы могли все испортить. Джером стряхнул с пальцев эту белую пыль, но ничего не сказал.