— Именно. Она болела. За десять лет, могли бы уже найти причину. Десять лет! Но зато теперь… Теперь у нас есть шанс! У тебя есть шанс пробиться в люди, а не загнивать в этом болоте, — отец кивнул в сторону окна, в котором белое небо утра сменялось светло–серым дневным.
— Я тысячу раз говорил, отец, что мне нравится это болото, — юноша дочитал письмо и наконец мог возразить. — Да, здесь сказано, прибыть в связи со смертью, — он пропускал куски витиеватого официального приглашения, — в Мэрию, десятого дня, но тебе, доктору Зорону! Причем тут я?
— Ты — Зорон, мальчик, — отец выдохнул облачко серебристого дыма. — И ты молод. Я вбил в твою дурную голову все, что знал и видел. Ты справишься с поручением и заодно мелькнешь при Мэрии. Все, что от тебя требуется — привлечь внимание знати рангом повыше. Я же вижу твой талант и старание! Но растрачивать его на простой люд, уволь. Зороны от начала времен были и будут впредь у власти. Пока не вынесено решение Консулата о назначении следующего Мэра, у тебя будет возможность хорошо устроится, и ты её не упустишь!
— Услышь меня хоть раз в жизни, прошу! — Юноша, до этого момента, отличавшийся редкостным спокойствием, начал вскипать. — Допустим, я неплох. Но ты учился в столице, ты практиковал, как я могу равняться с тобой хоть немного? Знаю, мое желание не имеет значения для тебя, но я… — он сделал паузу, наклонив голову и глядя в пол, не желая встретиться даже мельком с пустым взглядом отцовских водянисто–серых глаз. — Я не справлюсь. Это просто невозможно. Тут написано, что доктор Зорон нужен Наместнику. А у меня нет твоего опыта! Я лечил только людей! И то больше полагаясь на интуицию и теорию, чем на практику. Как можно сравнивать нас?
— Ты справишься, — отец беспечно отмахнулся. — Я знаю Анжея, — доктор имел привычку называть высшую знать Города безо всякого пиетета, по именам. Исключением были лишь почившая Мэра да сирра Тан. — Он не доверяет мне. Его поручение — не имеющий значения пустяк. Вот зачем Наместнику понадобилось возвращать Зоронов на Площадь — другой вопрос.
— Не думаю, что хочу знать ответ на него, — нахмурился темноволосый парень, опираясь спиной о книжный стеллаж и сложив худые руки на груди.
— Бестолочь! Ничего не понимаешь! — Отец зло хмыкнул. — В игру вступает большая политика. А ты, мальчишка, думаешь только о себе! Ближайшие полгода Город будет переживать уход Владеющей, а потом начнется настоящая грызня за власть. Конечно, делу помогает то, что Мэра в свое время устранила всех своих братьев, и теперь наследниц всего две — её дочери. А две — это уже считай раскол. Будет буря, сын. Такая, которой Город не видывал лет сто.
— И ты хочешь бросить меня в самый её круговорот, — юноша сложил руки на груди, выдержав, наконец, прямой взгляд отца. Скорее утверждение, чем вопрос. Оскорбления он привычно игнорировал.
— Дурак, — беззлобно отрезал старый дворянин, вытягивая больную ногу. Пальцы рук его нервно дрожали, он с трудом удерживал трубку. — Ты не понимаешь. Нам выпал шанс вновь оказаться у верхов, вернуть себе все потерянное, вернуть славу семье. Тебе выпал шанс. Я в столицу не вернусь, есть на то причины. Но и упускать шанс устроить наследного Зорона в Мэрию не собираюсь. Ты молод, тебе кажется, что мир заканчивается за воротами пригорода, но это не так. Город огромен, величественен, и жизнь только начинается за этими воротами. Я знаю, знаю, вижу, ты хочешь меня перебить. Помню–помню о твоих мечтах и желаниях. Думаешь, я не слышал тебя все эти годы? Ты живешь как старик! Прозябаешь в этой серости, да еще и хочешь жить тут до старости, жениться на какой–нибудь дочери водоноса или пекаря и лечить коровью сыпь! А теперь ты послушай меня хорошенько, наследник. Я не дам тебе умереть… — доктор резко задышал, чуть не выронив из ослабевших пальцев трубку, в очередной раз с трудом сдерживая нахлынувшую ярость, — пригородским врачевателем! Пусть наши, Зороньи амбиции как–то умудрилась перебить кровь твоей… — он сделал паузу, безо всякого удовольствия вспоминая погибшую жену, — матери. Она была на редкость безвольной, я не удивлен результатом. Но ты — не просто мой и её сын, а наследник целой фамилии, которая от начала времен, когда был создан этот проклятый Город, была там, в самом его сердце! Молчишь? Правильно, молчи и слушай! Все твои предки были там. При Троях, и раньше. И ты будешь. Хватит гнить здесь, ты — Зорон!
— Ты не даешь об этом забыть. Никогда, — слишком взрослый взгляд для такого юного лица. Юноша отвел глаза и добавил — твердо, коротко, безо всякого протеста: — Я сделаю все как ты скажешь. Выполню поручение Наместника, но потом вернусь домой. Доволен?
— Нет, — кратко, каркающе оборвал доктор сына, глядя на него тревожно, с подозрением, которое впрочем не покидало его взгляд ни на миг. — Ты должен спорить! Проклятие… это все он, он…– Слова старика ушли в невнятный шепот. Поняв что продолжения разговора не будет, юноша кратко кивнул, отмечая свой уход, и вышел.
Еще через час покрасневшему, гневно взбудораженному Раану, которому пропахший лекарствами старикан устроил выволочку у себя в кабинете, пригрозив всеми самыми страшными карами если что–то случится с его драгоценным сыном, был представлен новый спутник, Зорон младший.
Все, что так ненавидел возчий. Доктор и дворянин в одном лице.
Вот Ворон!
¹ Вабари — крупное тягловое животное,ближайший родственник кричайгам и крукайсам. Широко используется в перевозках грузов и сельском хозяйстве.
Глава третья. Яма
Несмотря на знаменитое людское воображение, названия у человеческих поселений вычурностью не отличались. Пригород у большого безымянного леса так и назывался Многолесье, по левую руку от него раскинулся Вечий пас, поселение, которое основали пастухи. Оттуда в ветреную погоду тянуло навозом и молоком, типичное для овцеводов сочетание. А поселение, в котором жил опальный доктор, назвали просто и безыскусно — Яма. Ведь построили аккурат рядом с провалом в земле, протяженным, глубоким, с крутыми каменистыми сводами. История происхождения гигантской трещины в земле ушла в века, так что провал просто был, являясь привычной деталью местного пейзажа.
Привычно серый горизонт чуть поменял тон на более светлый. Настало очередное утро. Зорон третий день ехал в неудобной крошечной повозке, согнувшись в три погибели. К счастью, окружающее его добро было мягким, тюки с шерстью из Вечьего паса приятно грели спину.
Если не учитывать ящики с лабораторией и инструментом, личные вещи молодого врачевателя поместились в один заплечный мешок.
Младший Зорон был не на шутку расстроен. Единственное, что поддерживало его — надежда вернуться после выполнения поручения наместника. Именитых врачевателей в столице полно, кому нужен зеленый юнец, который даже нага не оперировал? От одной этой мысли ему поплохело. Если перечислить все, чего он не делал, можно было бы написать приличный трактат. Большая часть практических знаний молодого врачевателя относилась к самым простым болезням: рабочим травмам, родам, проклятиям и прочим, чего вдоволь в пригороде. Но сложные операции, вроде восстановления черепной коробки эйры, о которой он только читал в работе сирра Тана? Или нюансы при работе с шестым коренным псевдозубом нагов? Этот шестой коренной отравлял ему жизнь и сон. Одно неверное движение, и прости–прощай чешуйчатый пациент. А тени? Тени были вообще больным местом. Если скелеты остальных представителей народонаселения Города он хотя бы изучал, то тени были одной большой загадкой.
Только словесные описания, да и тех очень мало. А врачеватель обязан помочь просящему. Так что при виде больной тени, останется только ослепнуть на оба глаза, оглохнуть и прыгнуть в ближайшие кусты. Еще бы знать, как выглядит больная тень, и чем она отлична от здоровой…
Юноша вздохнул и чуть не поперхнулся — повозка как раз наскочила на крупный камень, хорошенько наподдав ему деревянным бортом по грудине. Меньше по сторонам надо было смотреть! Тем более и смотреть–то особо не на что: бескрайнее поле с одной стороны и провал с другой. Помощник возчего, который сидел чуть поодаль на мешке, меланхолично бросал туда камушки, подобранные на прошлой стоянке. Неизвестно почему, но Зорону категорически не нравилось это занятие. Неприятный холодок по спине, когда очередной камень беззвучно летел в пустоту. Он привык доверять своему чутью, как второму по полезности инструменту после хирургического ножа.