Теперь встреча с крылатым, разумным, как оказалось, выглядела в совсем других красках. — Вы убили его! Ты и Эхо!
Эйлин посмотрела на Зорона, в её глазах отражалась боль, почти ощутимая физически, погасившая гнев доктора окончательно.
— Мы облегчили его страдания, доктор Зорон. Иногда обвалы, камнепады, схождение льдов открывают запечатанные Колыбели до того, как мы их обнаружили, и очень, очень редко случается так, что драконы освобождаются сами. Но долго они не живут. Ты видел лишь агрессивного зверя, мы с Эхо видели разумного, что гниет заживо и мечется в агонии и боли.
— Но может… может стоило хоть попробовать его спасти! — перед доктором опустилась красная рука, гаркан провел собой границу между им и эйрой. И не собирался пускать Зорона за нее.
— Нет, Зорон, увы, — глаза эйры блестели, а голос охрип. Она ведь была соучастницей убийства. По меркам Зорона — самого настоящего, хоть по её словам и милосердного. — Мы много раз пытались это сделать, два раза во время моей службы, сотни раз за время существования ордена. Они каждый раз умирают, разбуженные без слияния, умирают, отравленные нашим миром, уничтоженные им, болезненно, страшно и долго, в агонии и бессильной злобе пытаясь уничтожить все живое вокруг, не понимая, что делают. Ты бы знал, Зорон, сколько жизней драконнеров унесли попытки исцелить этих несчастных! Но к сожалению, пока единственный способ сберечь и их и нас — облегчение страданий смертью. Сам подумай, Эхо бы никогда не стала участвовать в этом, если бы не знала, что так будет лучше!
Слова доктора до самого сердца задели эйру, Зорон даже не напрягая чутье, ощущал потоки невыносимой душевной боли, что струились вокруг нее.
— Хорошо, — выдохнул он, окончательно успокаиваясь.
Поднял руки, показывая гаркану, что не собирается вредить Эйлин. Арджан кивнул ему, и отступил в сторону, давая эйре и люду теперь говорить без преград.
— Но зачем тогда, вы используете драконов, как животных? Если они разумны, то должны быть представлены в Консулате. Жить полноценно, нормально, наравне с остальными.
— Клянусь, доктор, если бы это было возможно, весь орден, не колеблясь ни секунды, положил бы жизни, чтобы этого достичь, — Эйлин вздохнула. — Я не знаю, тысячи, миллионы лет сна так сказались на драконах, или они еще до сна в капсулах настолько выродились, но теперь драконы разумны и могут существовать только в слиянии с другими разумными. Тех представителей ордена Безымянных, что смогли перенести эту процедуру и называют драконнер ами.
— Слияние? — Доктор слышал это слово уже много раз, но не заострял внимание на нем, считая просто частью профессиональной речи Безымянных.
— Именно, — Эйлин выдохнула — идем, я объясню по дороге, хватит нам здесь находится, все равно, тем кого нашли дегры, — она кивнула на капсулу — мы уже не поможем.
Люд и гаркан последовали за ней — этакая высокая мрачная охрана светловолосой эйры в холодной темноте пещерного комплекса.
— Тебе знакомо слово «симбиоз»? — начала тут же Эйлин, как только они покинули место бойни. Эйлин постоянно сбивалась с «Вы» на «ты» и наоборот, будто никак не могла определится в своем отношении к врачевателю.
— Знаю, — кивнул он, уже догадываясь к чему ведет книжница.
— Слияние, это полное совмещение разума и частичное совмещение крови Безымянного и дракона. Наши тела, что за эволюцию привыкли дышать кислородом, научились справляться с вирусами и бактериями этого мира — настоящее спасение для драконов.
— Среди драконнеров нет теней… — начал понимать Зорон, сверяясь со своими наблюдениями. — И глаза…– он вспомнил ярко–голубые, неестественного цвета глаза драконнеров и их драконов. Абсолютно одинаковые. Вот в чем выражалась связь! И не только в этом. У некоторых драконнеров, которых доктор видел мельком, в порту или беседующими с его спутниками встречались и другие легкие несоответствия их расам. Слегка заостренные клыки, к примеру — допустимая особенность для людов, но совершенно необычная, к примеру, для эйров. Нечто такое в выражениях лиц. И привычка очень внимательно осматривать собеседников, не отводя глаз.
Прямой взгляд.
Да и драконы, помнится, впечатлили его своей индивидуальностью, совершенно не характерной для животных. Как же он сразу не догадался! Все лежало вот, на поверхности, приди и возьми!
— Именно, — эйра улыбнулась, радуясь сообразительности спутника.
Врачеватель испытал острый укол совести: он угрожал ей всего несколько минут назад и делал это совершенно беспричинно.
— Наш разум — что–то вроде подпорки, костыля, руки помощи тому, кто сам справиться не может. Без слияния драконы не только умирают от столкновения со средой, но и сходят с ума, ведь будучи разумными, они не способны полноценно думать и осознавать, что с ними происходит.
— Как действует этот механизм? — доктор успокоился уже настолько, чтобы вернуться в привычное для него размышлительно–добродушное состояние.
— Я и Эхо… мы мыслим вместе. Я чувствую её каждую секунду своей жизни, ощущаю ход её мыслей в своей голове. К тому же мы с Эйраном в какой–то мере самые особенные из всадников, — она сделала паузу, чтобы переступить выпирающий из прохода камень, и продолжила: — Баро и Эхо единственные в своем роде драконы–близнецы. Их нашли в одном саркофаге, сплетенными. Наш мир, мир «я» сплетен не только между мной и Эхо, но и с Баро, и, соответственно, Эйраном.
— Звучит жутко, — доктор подбадривающе улыбнулся рассказчице и нагнулся, чтобы разминуться с нависающей с потолка чередой сталактитов. Теперь они поднимались вверх.
— Немного, — усмехнулась эйра. — Ко всему привыкаешь. Тем более Баро и Эйрана я не слышу, просто чувствую, что они существуют. Ощущаю отголосок боли, если кто–то из них ранен. Ну а Эхо попросту старается мне не мешать. Признаться, вы, доктор Зорон, её напугали даже больше, чем меня, когда шли на нас с горящими местью очами, — она усмехнулась.
Их с Эйраном связывали не только драконы–близнецы. Но и полное нежелание признавать свой страх или слабость.
— Но почему тогда драконы так себя ведут? Зачем ездить на них? — доктора прямо–таки распирало от бесконечного количества вопросов.
— Седло, форма, каждый ремешок и клепка на сбруе сделаны так, чтобы и дракону, и всаднику было удобно. Когда мы летим вместе… слияние почти абсолютное, — мягко пояснила эйра. — На самом деле, это была идея драконов. Они хотели летать с нами, а мы–то с крыльями не рождаемся.
— Серьезно? — изумился доктор.
— Вообще–то и орден Безымянных, как организацию, основали именно драконы, при помощи людей и эйров заключив личную договоренность с мэром. И традиционно заключая её с каждым последующим правителем или правительницей Города.
Главы ордена не только Фалькорн и Гера, но и их драконы, Шаи и Заро. Причем последние принимают решений даже больше чем их напарники. Драконы исключительно умны, их технологии потрясающи. драконнери, имея фактически два одновременно и слитно функционирующих разума вместо одного, способны на гораздо большее, чем просто разумные.
— Да это же невероятно! — выдохнул Зорон, искренне впечатленный перспективами и возможностями такого слияния. Его мир, уютный, логичный, обыкновенный, к которому Зорон привык, в котором вырос, менялся с ошеломительной скоростью. Раса, запертая в горах! Существующая только в симбиозе с другими разумными! Уму непостижимо! Теперь и слова Эйлин о том, что она «не совсем эйра» обрели смысл. Количество того, что Зорон хотел бы узнать о этом явлении, обезмолвило его, давая эйре рассказать самой.
— Политиканам на Площади, лучше поменьше знать о драконах, — начала отвечать Эйлин на вопрос доктора, дополняя уже сказанное, — потому мы стараемся все обставить так, будто драконы — всего лишь обычные… — она замялась, — звери. А Безымянные — это орден судей–отшельников в горах.
Тут доктор вспомнил о грифойдерах, и уже заранее ужаснулся:
— Я надеюсь хоть грифоны не еще одна раса?
— Не–ет, — покачала головой Эйлин, — вот как раз они — просто животные. Выведены людьми– магами древности, как вабари, синари, совурры, и прочие сотворенные звери.