И вот я медленно-премедленно, шатаясь, одной рукой держась за стенку, а другой за перила, ползу на третий этаж. И, главное ж, блядь, никого. Обычно не протолкнуться в полвосьмого, а тут – тишина, как в сончас в пионерском лагере. Иду и думаю, главное, ключи не оставить в двери, чтобы, если что, меня смогли открыть. А сама уже прям всё, вырубаюсь. Уже даже не полусознательное, а четвертьсознательное состояние. Открыла дверь в квартиру, сползла с себя пуховик, взяла тонометр и – та-дам! – давление нормальное. Я мерю второй раз: давление нормальное. Я мерю третий раз: давление нормальное. При этом в ушах шумит, голова кружится, глаза вылезают, меня тошнит. Я мерю на другой руке: давление нормальное.
И вот, сука, что это? Нет, объясните мне, ЧТО ЭТО?? В итоге я час просидела на диване без движения. Мне сейчас не сильно легче, я смогла доползти до ноута и оставить пост, чтоб хотя бы знали, что я тут не айс. И лекарство я боюсь пить, потому что вроде как всё в норме. Но при этом я чувствую, что нихрена это не норма. Либо меня поработили инопланетяне, либо это волчий какой-нибудь грипп, либо блядь я не знаю что.
Я решила, что работать сегодня не надо. Ни до двух, ни до двенадцати, ни даже до десяти. Щас полчасика ещё подрочу в интернете и пойду спать. Может быть, это реально вся эта усталость захуйпоймискольколет?..
Что в голове у людей, которые в письме обращаются к клиенту (!) – «Д.д.». Типа, добрый день.
Хочется ответить им – ИНХ.
Понятна, думаю, аббревиатура.
Нет, всё-таки Клюквин – гений. Не талант, а именно гений. Я читала «Мастера» не менее тридцати раз. И, конечно, уже после раза пятнадцатого знала и реплики, и настроение каждой главы. Но вот сейчас – как будто впервые: вы не поверите, я сижу и смеюсь в тех местах, где Клюквин озвучивает Бегемота. Или встают волосы дыбом, когда он начинает историю Пилата. Или сосёт в животе, когда он от автора перечисляет закуски в «Грибоедове». Это смешно, наверное, но это удивительные чувства. Как будто живёшь с человеком 30 лет, ну вот как с женой живёшь, знаешь уже эту свою жену вдоль и поперёк, уже и спать с ней не можешь, потому что это не секс, а инцест какой-то – вы ж родные люди – и тут – ба-бах! – а она стала совсем другой. Вроде каждый жест знаком, а вот – другая.
Сейчас Клюквин читает «Слава петуху». На части, где Варенуха не отбрасывал тени, у меня даже, простите, сиськи замёрзли от страха. Я уж молчу, что мне хотелось обернуться, хотя там – стена.
Как он это делает? Одним тембром не добиться.
Ух, страшно.
Я не могу оторваться ни от книги, ни от наушников, ни от Клюквина. Шесть часов он мне уже её читает, ещё десять осталось. Я даже списала все сберовские спасибо и сижу качаю эту книгу, «штобы было». Вот чтоб прям переслушивать его ещё столько же раз, сколько раз я буду перечитывать бумажную.
По-моему, это любовь с первого звука, товарищи…
После 25 лет я поняла, взрослеют не с годами, а с потерями. Сейчас, по сути оставшись сиротами, мы с сестрой одиноки как никогда: родителей нет, мужей нет, детей нет.
После папиной смерти я испытывала ужасную, убивающую боль потери. А после маминой – какое-то опустошение и смирение. И ещё, может быть, не спокойствие, а умиротворение. Оттого, что они ТАМ – вместе. Я даже плакала-то всего один раз, когда на отпевании батюшка затянул что-то такое невыносимо печальное. Даже сама не ожидала, ручки затряслись, слёзки полились, спасибо Ленуське, держала меня сзади за плечи, а то я чувствовала, что это всё норовит вылиться в истерику.
Сегодня мы возили им «завтрак». Ну, то есть, по-хорошему-то только маме возили, но и папе поставили, и на могилке у него прибрались (хотя дело это оказалось бесполезное: свежая глина по щиколотку всасывала ноги). В общем, есть правила, а есть душа. Мы вот и сделали с сестрой всё по душе. И дома, когда поминали, водочки с блинчиком поставили обоим. Потому что они теперь навсегда вместе: «вспомнят тебя, вспомнят и меня» – всё по Булгакову, которого я так и не дослушала из-за произошедших событий.