надежде найти что-нибудь способствующее жизни. Однажды со двора заметила под
своими окнами огромные, в ширину ладони, щели. Попробовала прикинуть их глубину, потыкала палкой, поняла, что глубокие, и придя домой, проверив нехорошую догадку, убедилась – сквозные. Если до зимы не заделать, станет ей это убежище просторной
могилой. Меж тем Марина уже слишком ожила, чтобы согласиться с этим. Поэтому к
«мылу», «хлебу» и «по счетам» добавилась статья «щели». Благо, от Анны Ивановны
Марина унаследовала своего рода бесстрашие и даже азарт к любому ручному труду.
Уметь все самой – никакая волшебная палочка не нужна, – только терпение и упорство. А
строительные работы по всему Васильевскому шли: ходи, смотри, учись. Не боги горшки
обжигают.
И были! Были заделаны щели! Пусть не сразу. Пусть руки в кровь! Пусть цемента
понадобилось в разы больше, чем думалось! Но заделаны! До зимы. И в комнате суше
стало, теплее. И работа была всякая: лед колола, туалеты драила, овощи на рынке
перебирала. И конечно, обманывали, платили меньше обещанного, если вообще платили, но Марина тыкалась, вкалывала, совмещала, – где-нибудь да заплатят.
Скоро эта борьба стала приносить удивительные, сказочные плоды. Здесь, в этих
полуразрушенных бетонных стенах, под колючим от арматурин потолком, Марина
впервые почувствовала себя по-настоящему дома. Единственная по трехкомнатной
квартире соседка появлялась раз в месяц, – приезжала за пенсией. В остальное время
квартира была в полном распоряжении Марины. Тишина, приглушенные звуки далекого
транспорта, тихое «тик-так» старенького б/ушного будильничка. И никаких бурь, сцен, выволочек, никто не будит по ночам. И главное, никто на свете уже не сможет, не посмеет
лишить Марину этого обиталища.
Гóда через два изнурительных, до голодных обмороков, мытарств и с работой
окончательно устроилось, да как! Марину взяли в турбюро. Пришлось, правда, подучиться, походить с гидом-куратором стажеркой, но скоро она сама водила туристов.
Эта работа оказалась настоящим спасением, и не только потому, что позволяла общаться с
людьми, которым дела не было ни до Марины, ни до ее прошлого. Разрабатывая новые
темы, зарываясь в книжные залежи библиотек и стихийных развалов, Марина оказывалась
в сказочно иной реальности, где царские особы чертили алмазными перстнями на
оконных стеклах записки друг другу, где народ с опаской поглядывал на
Александрийский столп, ожидая его неминуемого падения, а великолепный и
непостижимый Блок, певец Вечной женственности, радовался, в голодный год
отоварившись обычной селедкой. В той реальности все уже было: любовь и дружба, милосердие и зависть, подлости и муки. Но, состоявшиеся как факт, описанные в
хрониках и сложенные в архивы, они вдруг всплывали из глубин прошлого не узнанными
или преображенными, чтобы снова и снова трогать души и волновать умы мистикой
исторических перекрестков, архитектурой совпадений и связей.
В пору Белых ночей эта магия становится особенно ощутима: отвлекающие блеск, многоцветие, красивульки скрадываются. Здания проступают сквозь сумеречный гризайль
серебристого сияния тонкими штрихами, утрачивая свою тяжеловесность, и город
кажется призрачно легким, невесомым, почти неземным, – как бы ветер не снес или
волной не смыло. Однажды ощутившему эту пугающую зыбкость трудно остаться
равнодушным: не испытать тревожной неприязни или смутной влюбленности в этот
город, в его влажные камни и низкие небеса. Марина была влюблена. И в город, и в
экскурсантов.
Глава 13. Прохожий
Удивительно, – ни разу в жизни не случалось ей пострадать от странной привычки
уходить в себя. За целый день находишься, накрутишься, стоять сил нет, а ноги привычно
пеньки огибают, низенькие оградки, ступеньки, поребрики перешагивают, подальше от
людей и машин уводят. Но сбилась ли однажды от сумасшедшей жары планета или
судьба, обмахиваясь веером, что-то из виду упустила, Марина чуть на случайного
прохожего не налетела:
– Простите, – шарахнулась она в сторону.
– Опять «выкаешь»? – улыбнулся голос. Сквозь белесый летний сумрак проступал силуэт
солидного, заросшего щетиной мужчины, и если бы ни голос, Марине в голову не пришло
бы искать в нем знакомые черты.
– Алексей? Вы как тут? – удивленно уставилась она на прохожего.
– Клиент здесь один живет, – протянул он визитку «Аудиоаппаратура: установка, ремонт, апгрейд». Марина усмехнулась: в ее мире не было ни телевидения, ни радио, ни даже
телефона. – Сегодня, вот, припозднился, чтоб завтра сюда не ехать. А ты как здесь?
– Живу.
– Одна-одинешенька? – полюбопытствовал Алексей, подставив ей руку.
– Сама по себе, – отказалась взять под руку Марина. Не получалось у нее под чужой шаг
подстроиться. – А вы как, как жена?
– Я в порядке. Про жену не знаю. Как развелись, так и не знаю. Мы ж с тобой вечность не
виделись. А жизнь, она, знаешь, как летит!
– Знаю, – вздохнула Марина и медленно зашагала в прежнем направлении, предоставляя
ему самому определиться. – Что ж, тряхнем стариной, провожу, как когда-то в институт, помнишь? Марина кивнула и нырнула в диковатые, заплывшие тенями, лабиринты
дворов.
Волны сдавленного, шепчущего эха доносили звуки чьих-то шагов, неразличимых
разговоров, выкриков, хлопков. По углам шарахались невнятные призраки. Пахло
изнемогающей от жары зеленью, прогорклым растительным маслом, отходами и пылью.
Марина шла с рассеянностью человека, находящегося у себя дома. И только переходя
линии, по наработанной привычке, ухватывала Алексея за ладонь, как маленького, чтоб
перевести через проезжую часть. Так она переводила детишек и пожилых экскурсантов.
Алексей с готовностью слушался ее жестов, но терялся в догадках: неужто с улицы, – и
домой? а там что?
– Мариш, а муж? Дети?
Марина отрицательно покачала головой.
– Не одиноко? – осторожно разведывал он.
– Мне общения на работе хватает, – искренне ответила Марина.
– Кем работаешь?
– Экскурсоводю.
– А мне экскурсию проведешь? По Ваське7?
– Потом. Сейчас с ног валюсь. – Марина еще не вышла из роли гида и Алексея
воспринимала как отставшего или заблудившегося туриста.
– Может, на выходных? Когда у тебя выходные?
– Понедельник или вторник. Выбирай.
Они остановились у невысокого серокаменного дома. И хотя лицо Алексея выражало
досаду: для того ли он шел, чтоб на пороге попрощаться, – Марине не до его досад было.
Совсем вымоталась. Договорились встретиться в понедельник ближе к вечеру, здесь же, и
Марина скрылась за массивной дверью. Алексей, чуть выждав, шмыгнул за ней следом, тайком проследил, как мелькнула ее рука, захлопывая дверь, запомнил номер квартиры, и
выйдя из дома, направился к метро в обход незнакомых дворов, по ясной, простой
геометрии линий и проспектов.
На углу 13 линии и Среднего проспекта, залитая маслянисто-желтым светом фонаря, стояла молоденькая девушка. В полупрозрачной блузке и коротенькой юбке, она походила
на мотылька, увязшего в липких волнах электричества, и лишь густо накрашенные губы
выдавали земную природу нежного создания. Заметив внимание постороннего мужчины, мотылек хрипловато крикнул в темноту: «Слышь! Козел тут какой-то пялится...» Рядом
возник верзила с длинными, узловатыми руками: «Что, дядь, на молоденьких потянуло?»
и демонстративно заграбастал девушку под мышку с такой чувственной жадностью и
силой, что та еле пискнула, но похоже, такая брутальность ей только польстила.
Алексей свернул на Средний: «"На молоденьких"... Что ж! солиден, брат, бородат.
Тридцать два года как-никак (значит, Марине около двадцати двух). Скоро тридцать три.
Не простая дата в жизни человека, есть в ней что-то судьбоносное и окончательное, верней, подводящее к окончательному. Да, ребятки, вам резвиться и резвиться. А мне...» –
а что ему? Успел жениться, развестись, решить, что семейная жизнь не для него. Больших
разочарований она не принесла, но и открытий тоже. Конечно, воспоминание о
вдохновенном стриптизе Татьяны глубоко запало в память и до сих пор тешило его
самолюбие, но еще более Алексей был признателен жене за развод. Все прошло тихо и
даже обыденно. Правда, им к тому времени и жить под одной крышей странно было. Сам