выпускными толком ничего и не знаю.
– А говоришь, ничего.
– Не увиливай, давай. Рассказывай.
– Что рассказывать-то! Встречаемся и встречаемся.
– Ой ли! А глаза чего отводишь? Ну, в чем дело-то?
– Да сама не знаю. Не так со мной что-то. Считается, любовь крылья дает, к жизни
пробуждает? А у меня... наоборот у меня получается. Рядом с Алым живу еще, и ничего
не надо, только бы глаза его видеть. А как одна остаюсь, будто и не живу. Стирать, убирать, ремонтом заниматься, ничего не могу. Все о нем думаю, а что думаю и сама не
знаю, просто думаю. А дела стоят. И все стоит. Ладно ремонт! Читать совсем перестала!
– На книги деньги нужны. А у тебя, как я понимаю...
– Да не в книгах дело! Вся жизнь сжиматься стала. И ведь понимаю, что нельзя так.
Нельзя всю свою жизнь в при-нем-существование превращать. А по-другому не
получается.
– Ну, не знаю. Я тоже все время о Штефике своем думаю. Засыпаю, просыпаюсь, радуюсь, расстраиваюсь, – к нему хочется: поделиться, поболтать. Сначала тоже как больная была, а потом ничего, выровнялось, улеглось. И у тебя уляжется. Сам-то Алексей что? Замуж не
зовет?
– Замуж? Да я сама не стремлюсь. И не думаю, что это что-то изменит. В народе как
говорят? влюбились, полгодика повздыхали, чуть успокоились, тогда и про «замуж»
думать можно...
– А вы сколько вздыхаете? Без первых встреч?
– Больше года. Только спокойнее не становится, наоборот, все разгоняется, жарче
становится. Что дальше будет, и думать боюсь.
– А что будет? Сойдетесь или разойдетесь. Может, разлюбишь, если настроения такие.
– Ты что? После маминого отъезда я знаю, что многое пережить могу. Но без Алого
жить?! Как?!
– А если он разлюбит?
– Если он... – медленно, словно пугаясь звучания собственного голоса, отвечала Марина, –
...оно бы, может, и лучше. Если бы он... Я бы помучалась, но пережила бы. И всем бы
хорошо было.
– А сам Алексей что думает?
– О чем?
– Ну, ты ему о своих чувствах говорила?
– О каких? Любимому мужчине «Алеша, я слишком тебя люблю»? Глупо, не находишь?
Но знаешь, пыталась: духом собиралась, слова подбирала. Только... Знает он меня, как
лазером считывает. Почувствует, что неприятное собираюсь сказать, – прикоснется, обнимет, у меня дыхание и обрывается. Все забываю. Смешно сказать, пробовала на
расстоянии держать, ближе, чем на два шага не подпускать, чтобы власти над собой не
давать.
– И что? – Еще хуже. Воспитывать начинает: откуда ты, говорит, знаешь, как оно
слишком, а как нет. Ты же не знаешь, как мужчина с женщиной, как муж с женой живут.
Невозможно, говорит, любить сильней, чем судьба положит, и если случилось такое, не
бояться, а радоваться надо. Не всем такое счастье дается. Некоторые всю жизнь проживут, а любви не увидят. Он говорит, а мне стыдно.
– За что?
– Что любить правильно не умею.
– Что-то в его словах есть, – рассудила Соня.
– Я и не спорю. Говорю ж, во мне дело.
– Девочки, к столу! – вошла Сонина мама с подносом всякой всячины.
Подруги засуетились, освобождая стол и стулья, и скоро все трое ударились в
воспоминания.
Глава 18. Помолвка
– Случилось что?
– Случилось! Не могу я так! Не мо-гу! – рвался выговориться Леха.
– Как "так"? – махнул Толян в сторону кухни, проходи, мол.
– Я здесь, она там! Говорю, переезжай, живи! На работу ездить будешь. Полгорода так
живет. И телефон есть. Ни в какую! Засела! Сначала, говорит, отремонтируюсь, а там
видно будет.
– А что? Хорошую комнату на Ваське неплохо сдать можно. С ремонтом и помочь можно.
А пока ремонт, пока то да се, Манон опять к тебе переедет. А дальше, сам знаешь, нет
ничего более постоянного, чем временное.
– Да тут, понимаешь... Ремонт денег стоит. А ты знаешь, я на систему коплю. И не смотри
так! Как устаканится, вместе же слушать будем, и с ней, и с тобой. Да даже если бы
захотел помочь, не возьмет ведь денег! Щепетильная очень. У меня жила, все своим
пользоваться старалась, зато если что покупала – на всех сразу, а сама, знаю же, копейки
считает.
– А ремонт как делать собирается?
– Не поверишь! Тоже сама.
– Нет, правда?
– Правда. Купит с зарплаты пакет песка или цемента и носится, довольная.
– О как! Долго ж ей ремонтировать! А если от нас обоих подарком к новогодним
праздникам или к свадьбе, – Толян пытливо осмотрел Леху.
– К какой свадьбе?
– К вашей. Жениться-то не надумал? Кроме шуток? С родителями познакомил, со мной, с
Васьки не вылезаешь, талдычишь про нее, вот я о женитьбе и спрашиваю.
– Ну уж нет! Пробовал, хватит! Со штампом или без, любят ведь сердцем.
– Это ты так думаешь. А она что? Не намекает? Ты выяснить-то пробовал? – недоверчиво
покосился Толян.
– Пробовал! сам обалдел! Боится будто, свадьбы-то, от разговоров всяких уходит. А знаю, что любит. Ну и решил не давить. – А если вам помолвку устроить? Может, сговорчивей
станет? Опять же, одни намеренья, никаких обязательств. Съездим к ней, я речь двину.
Там, глядишь, и с ремонтом, и с деньгами утрясете, и будете жить, как говорится, в любви
и согласии. Или я в чего-то недопонимаю? У тебя ж на все свои теории...
– Да что мне теории! Мне Мариша нужна! А ты типа в дрýжки напрашиваешься? Или в
сваты. Как правильно-то?
– Да как хочешь! Заодно посмотрю, что за комната такая, может, какие идеи появятся. – А
что, дрýжка, сам жениться не собираешься?
– Нет уж! Бабы народ непростой: или они тебе гадость сделают или ты им. Я и сам гадом
быть не хочу, и их на расстоянии держу. Какая уж тут свадьба?
– А Мариша? По-твоему, тоже на гадость способна?
– На это каждый способен. Тем более, каждая. Просто одни эту свою способность
обезвредить умеют, под контроль взять, а у других – как получится.
– Да меня другие...
– А-а-а! Забоялся!
– Как сказать. Маришка ж, и правда, девчонка еще, а тут "обезвредить", "под контроль
взять". – Так и ты не святой.
– Ну я! Не ангел, конечно, но гадости не единственное, на что я способен.
– Так Манон тоже. Ты на себя посмотри! каким стал! Красавéц, раз! Верный влюбленный, два! Ты и верный! Глаз горит! Планы строишь. Все ее рук дело!
– Уговорил, уговорил! – довольно потер руки Леха.
– Уговорил? А самому не надо? Не надо – отойди.
– Чтоб ты мое место занял?
– Да занял бы, но она ж кроме тебя никого не видит.
– Вот и пусть! – разговор с Толяном приятно щекотнул самолюбие Алексея, а
предстоящая помолвка казалась единственно разумным и возможным разрешением
целого узла сложностей и недоразумений.
К Марине отправились в пятницу вечером с цветами, вином и массой гастрономических
изысков.
***
Пожилой, с умным, подвижным взглядом, автор так интересно говорил о поэзии, что
Марина, заслушавшись, еле успела домой к назначенному времени, хотя Алексей и
предупреждал, что готовит для нее что-то особое. Еле успела чайник поставить да
переодеться в то самое, купленное на Сонину свадьбу, платье цвета чайной розы. И Алый
как раз пришел. Обычно своим ключом открывал, а тут со звонком, важно так. ...Он
словно впервые увидел Марину. В желтовато-розовой шелковистой нежности, в мерцании
плавных изгибов и жестов, она показалась ему разгадкой всех их встреч, ответом на
вопросы о времени и вечности, и вечность эта, эта молодость, улыбалась ему за спину, немного смущенная собственным великолепием:
– Толя? Привет, – бережно принимала она огромный, весь в лентах и бантах, тяжелый
букет. – Что за торжественность, Алеш? праздник какой? У меня из "поесть" по нулям, –
шепнула Марина Алому.
– Все с собой. Мы пока в комнате похозяйничаем, а ты, – кивнул он на кухню, – с цветами
разберись.
Алый хозяйничал по-домашнему спокойно и уверенно. Сдвинул несколько ящиков, устроил из них «типа стол» и устроился на матрасике. Толян удивленно и с интересом
оглядывался. Он ожидал встретить тут бедность, но не полное отсутствие мебели, техники, радио и телевизора, – того элементарного, что составляет жилую начинку
любого обиталища:
– Ну и пещера... Как ты это терпишь? – (Тот лишь руками развел.) – Ну, теперь хоть
музыка будет! – довольно открыл Толян сумку. – Я тут кое-что принес, в подарок как бы,
– и вытащил небольшую магнитолку и несколько дисков.
Скоро Марина, разобравшись с многоцветным, пышным букетом и услышав