Целый день Марина спасалась кофе, а позже, по дороге в институт, радовалась, что идет не одна, а то бы не знала, на каком свете находится, — может, уже спит, а снится, что идет… Алексей всю дорогу пытался взбодрить, расшевелить бесчувственную спутницу, но так ничего и не добился, и, не из коварных соображений, а по любви к легкости и безмятежности, настроился по-своему приглядывать за старой знакомой, — кто знает, может, для того и встретились.
Встреча вторая. Глава 7. Забота о ближнем
…Встречая Марину по утрам на полдороге к заводу, сопровождая в обеденных походах по магазинам, провожая до института, с заботливостью любящего родственника Алексей вовлекал ее в милые легкомысленные беседы, заставляя забыть о «плохом»: а что о нем думать? оно само о себе напомнит, а сумеешь переждать, — само по себе пройдет, и у Марины все наладится. Просто человечек она несуразный, конфузный какой-то: болтает-болтает, да вдруг замолчит, взгляд стеклянным сделается, словно не в себе девушка, глаза то весельем искрятся, то словно туча найдет, потемнеет, нахмурится; и все время за что-то извиняется, за мелочь, ерунду, и когда не за что, — все равно извиняется.
По-хорошему, с такими лучше не связываться, но уж очень забавляла Алексея ее непосредственность и «детскость», доверчивость и пугливость: собьется на «ты», заденет его случайно, рукой ли, плечом, — и чуть ни преступницей себя чувствует. Зато смеется как! От всей души смеется: и глаза, и губы, и упрямые прядки волос, подрагивая, — смеются. А слушает!.. — вдумчиво, серьезно и… наивно, как ребенок, с которым взрослые об «умном» поговорить сподобились, законы физики как сказку воспринимает:
— Для меня физика — чудо… непостижимое в принципе.
— А в школе как же?… Учила, наверное…
— Скорей зубрила.
— Учитель плохой попался?
— Что вы! Учитель у нас замечательный был. Другой бы меня попросту возненавидел. А этот — чего только не придумывал, чтобы мозг мой расшевелить. Увы! Нету во мне тех, не знаю, клеток, извилин, которые за восприятие и понимание физики отвечают. Ну, вот бывают люди, которые от рождения или по болезни не слышат. Вообще не слышат. Жизнь идет, звучит, а они не слышат. Но ведь живут же, и даже звучат: дышат, шагают, одеждой шуршат, перелистывают что-нибудь. Как и все живое — звучат.
— А камни? Камни же звучат. По-твоему, и они живые? — что для Марины чудеса, для Алексея пройденный материал. Только он уже не студент, а вроде волшебника получается, вот и задает «мудреные» вопросы, не для себя, а так… чтобы веру в чудеса укрепить.
— И камни живут: растут, распадаются, влагу впитывают, поют, эхо рождают, отголоски хранят… Я не про то, — я про глухоту. Про свою к физике глухоту.
— Но плохой-то звук от хорошего отличишь? Где инструмент слышен, а где сама запись, тусклая, глухая, шумы левые.
— Может, и отличу, только не в звучание ж дело? Музыка душою пишется. У Бетховена техники, такой как сейчас, не было, а какая музыка! Говорят, пение овсянки услышал, и нА тебе — Пятая симфония, «так судьба стучится в двери». А вы мне сегодня человека назовите, чтобы такую же музыку писал. А ведь овсянки никуда не делись, и сейчас поют…
— Это уже не физика…
— Вот я и говорю: она сама по себе, я сама по себе.
***
Не нравилось Твердушкиной приятельство Алексея с молоденькой машинисточкой. Ох, не нравилось! И предъявить-то нечего, но и так оставлять нельзя. К счастью, товарищи из Энского филиала к себе специалиста запросили, — в командировку недели на две. Им без разницы кого пришлют, лишь бы в разработках понимал. Леша — человек сведущий, молодой, пусть смотается, заодно и голову проветрит, а Твердушкина здесь, на месте разберется, — мозги, кому надо, вправит.
Как только Алексей отбыл, она подловила Марину и, холодно поблескивая стеклами огромных очков, то краснея, то бледнея от гнева, выговорила за обиженных и обманутых, рассказала, что таких «машинисточек» кое-где камнями забивают. Думала, девчонка плакать, оправдываться будет, но Марина только губы кусала, да дрожала вся, а под конец и вовсе поплыла, пошатнулась, да так, по стеночке и ушла, — проняло, видать. В Твердушкиной даже жалость шевельнулась: «Может, и вправду, девчонка не из «тех» будет». Кто такие «те», она и сама толком не знала, — да какая разница? Главное, — мораль соблюсти! а девчонка переживет!