Для Марины эти переживания пыткой обернулись. Если б речь шла о ней и только о ней, о ее непорядочности — было б не так больно. Но бросить тень на Алексея, — человека светлого и благородного — вот в чем подлость! Как бы ни были невинны их встречи, видно, права Варвара Владимировна: в Мрыське, в самом ее существе, в тех безднах, которыми попы нормальных людей пугают, в тех тайниках сознания, о которых философы с психологами догадки строят, источник грязи таится, и любой, кто по неведению или из чистых помыслов с Мрыськой связаться решил, только душу свою пятнает. А потому ей, Мрыське, от дорогих сердцу людей как можно дальше держаться надо, именно потому, что дороги. И то сказать: безмятежное эпикурейство, мысль, отдыхающая в сени платанов и смоковниц, счастье как истина и истина как счастье, — все это слишком красиво и вчуже, не для Марины, не для ее ушей. «Вот и нечего любопытничать было. Видишь, не по тебе человек, — замечательный, умный, добрый, но, как говорится, не из твоей песочницы, — пройди мимо», — казнила себя Марина за все сказанное и подуманное, казнила изо дня в день, ожесточенно и зло. Даже не казнила — мстила за Алексея, за реальную тень пусть и надуманных подозрений, задевших его светлый образ. Твердушкина была бы довольна.
А вот «своим» из отдела происходящее с Мариной не нравилось. Понятно, что девчонка устает, недосыпает, дома, кажется, нелады, но такой опустошенной, болезненно-изнуренной ее не видели. Осторожные расспросы ясности не вносили: Марина лишь глубже уходила в себя. В текстах — опечатка за опечаткой, а ведь хорошая машинистка. Встряхнуть бы ее, в чувство привести… — по-матерински тревожились женщины. Сама собой возникла идея о маленьком, отвлекающем путешествии для Марины, хотя бы в тот же Энский филиал на 2–3 дня. Скоро и цель поездки придумали — доставка «рабочего узла». (Кто ж о Твердушкинских замыслах знал!)
Марину задание удивило. В городских командировках она уже бывала, но Энск — другое дело. Туда, в древний живописный городок, утопающий в зарослях садов, отправляли как в санаторий, — за труды и по знакомству. К тому же физика для Марины, — что молния для дикарей, — загадочно, мощно и страшно; и что для итээровцев «рабочий узел», для нее — железяка неведомая, которую и везти-то боязно. Но кто ж откажется на теплом солнышке погреться? Хотя б и пару дней! Так даже лучше: и с бабушкой вряд ли что случится, и в институте почти ничего не пропустишь.
Встреча вторая. Глава 8. Вечер в купе
«Хорошего понемножку! Спасибо тебе, Энск, за жаркие объятья, за истекающую медовым соком черешню, за костры мальв и канн. Жаль, что из всех сокровищ твоих, — кремлей и дворцов, площадей и соборов, — только и видела, что вокзал да здание Энского филиала с гостиницей для командировочных (Жарко, душно… — не заснуть! Ночь кое-как отмучилась, и того хватило. Затылок до сих пор ломит. И домой очень хочется)», — Марина шагала по перрону осторожно, чтоб не расплескать головную боль, и мечтала поскорее укрыться от палящего солнца.
Шторки на окошках купе давали тень, но не спасали от зноя. Пахло нагретым металлом и чем-то резиново-клеенчатым. Ничего, ближе к дому жара спадет, голова пройдет, и, может, прикорнуть удастся. Но тут уж — как с попутчиками повезет. Люди в Энске бодрые, громкие… — вон какой гул в вагоне! Прощаются, обещают, дверьми хлопают, окнами скрипят. «Это уж всегда так! Чем меньше народу, тем больше мутошатся! — кричит проводница, аж в виски отдает. — Слышь! У меня людей-то и полвагона не наберется! … Через пять минут отходим!» В нос бьют запахи копченостей, яблок, духов, пота, вчерашнего перегара, свежего перекура… Молодая пара зайдя в купе и сверив места, скрывается за дверью… Наконец, первый звонок, второй, пронзительное: «отходим, отходим!», и, — под рев напутствий — последний, третий звонок… Поезд трогается, кутерьма на миг утихает, но скоро захлестывает вагон с новой силой, растекаясь по всем купе: охами, ахами, смехом, возней, звяканием, хлопаньем, — возбужденным ожиданием дорожных приключений. В этом бурлении тихое купе Марины, — с белыми занавесочками, с белым же, в бледно-розовых цветах, жидковатом пледе (для энской жары достаточно), — слишком беззащитно, чтоб противостоять всеобщим волнениям.
— Туточки, туточки, — послышался знакомый звонкий голос, и, едва ли постучавшись, в купе вошла молоденькая проводница, призывая кого-то из коридора. — Если девушка не против, — вопросительно глянула она на Марину. Марина безразлично пожала плечами: ей-то что? не на смотринах. — Вот и ладушки! А то что ж молодым, в разных вагонах ехать? Успеют друг от друга набегаться! А вы тут устраивайтесь удобненько, — обращалась она к кому-то в коридоре. — А я попозже зайду. Насчет билетиков, — и вышла из купе, уступив место неведомому пассажиру.