Алексею нравилось думать, что у каждого человека есть свои сверхспособности. Себе он определил дар внушения и время от времени «упражнялся», разгоняя скуку. А сейчас на очки эти вдруг рассердился: «ну, покажи глазки, не прячь душу», — внушал он женщине у окна из чистого интереса, не рассчитывая на удачу. Но женщина, отвернувшись в окно, действительно, сняла очки. И сердце его дрогнуло: как же он не увидел, как не признал этих нежных, естественных губ, ровного спокойного лба, и теперь, как мальчишка, ощутив победный кураж, начал было внушать Марине, чтоб она сама обернулась, узнала, улыбнулась ему… Но то ли внушение уже не срабатывало, то ли терпения не хватало…
***
— Здравствуй, Мариш, — сел напротив седой, заросший щетиной, грузный мужчина. Время изменило его черты, но этот негромкий голос она бы узнала и под громовые раскаты. — Позволишь? — в голове у него уже крутилось, что на сегодня работы нет, правда, в квартире — беспорядок. Убирать-то некому. Родителей нет, новой женой так и не обзавелся, а с одинокого мужчины что взять?
Марина кивнула:
— Здравствуй, Алеш, — и по привычке прикинула кто где. Мальчишки в деревне у баб Мани. Дома — только старенький Живчик (собачьим долгожителем оказался). И тишина, отдых, уединение. Как же любила она такие дни! Правда, случались они нечасто. Зато уж если случались, — Марина их за подарок судьбы почитала, на суету-маету не разменивала. Даже корректуру здесь, в кафе по дороге домой проглядеть решила. И надо ж — такая встреча. А ведь когда-то боялась… Встретить Алексея, просто увидеть боялась, в издательство — через страх нечаянной встречи ездила. А потом улеглось. Даже думала, хорошо бы найти, прощения попросить, только за что — не знала. За то, что люди разные? и где одному бездна, — другому ногу подвернуть? Потом поняла, что не в прощении дело, а в том, что душа тоской по нему, как фантомной болью, исходится. От такого понимания даже легче стало: с тех пор если и вспоминала — счастья желала, и душа уже не ныла, не плакала. А дальше и вовсе не до воспоминаний стало. То Мишка заболеет, то Гришка, то у одного коленка разбита, то у другого — лоб. Слезы по щекам размазывают, и пока мама «Малина» перекисью ссадины обрабатывает, папа Вова с ними за жизнь беседует, важно так, как с большими… Когда и выросли — не заметила. Вчера «Марина» выговорить не могли, сегодня богатырями смотрят. А с ними и Марина не то чтобы сильней, а как-то безмятежнее, бесстрашнее стала, и сейчас, глядя на Алексея, лишь удивлялась: зачем бы ему подсаживаться? О чем говорить-то?
— Давно не виделись. Замужем? — как можно дружелюбнее спрашивал Алексей, посматривая на ее пальцы и ожидая услышать «нет».
— Замужем, — отложила Марина корректуру.
— Официально? — удивился он.
— Со штампом. Хочешь, паспорт покажу? — улыбнулась она.
— А кольцо?
— Кольцо… — Марина с интересом взглянула на собственные пальцы, будто и сама была удивлена таким их поведением. — Сначала не до этого было, а потом так привыкла.
— Надо же… — не так представлялась ему эта встреча. Да полно! Представлялась ли? Или сейчас кажется, что представлялась? как всегда, стоило Марине появиться, и казалось, что вся его прежняя жизнь к ее появлению и вела. — И что, по любви?
— По жизни.
Встреча четвертая. Глава 22. Три богатыря
По возвращении из Ровенек Марина мужчин избегала, не потому что боялась или ненавидела, — просто потому что избегала. А они, как назло, из всех щелей полезли. Бабушка-соседка по коммуналке растворилась куда-то, оставив комнату внуку — почти ровеснику Марины. Тому и квартиры отдельной хочется и природные потребности ублажить, мужик же — плюгавенький, спившийся, — но мужик. А как понял, что с Мариной ничего не светит, друзей в ход пустил: вдруг кто соседку обаяет, а там и насчет комнаты порешать можно будет. То-то ей женихов привалило! и все такие щедрые: кто горы злата сулит, кто в светлое будущее зовет, — только в мужья возьми и в сособственники. В другой комнате — амбальчики в малиновых пиджаках появляться стали. Эти без обиняков действовали:
— Ты ж одна? Случись что, — никто не заметит, вот и дуй отсюда. Сама устроиться не умеешь, — другим не мешай. И поторопись, пока мы добрые.
— А потом?
— Потом? — и ножом в Живчика (по случайности не задели)… — Поняла, про потом?
За себя Марине бояться надоело, не станет ее и не станет, правильно говорят, — никто не заметит. А Живчика кто защитит, если с ней что случится? И ничего лучше не придумала, как к участковому идти. Пришла, а что говорить — не знает. При ней старушке какой-то про «нет тела, нет дела» объяснили да восвояси домой выпроводили. Марина и начинать не стала, — куда ей со своими опасениями за собачью жизнь, — так и ушла, не поговорив. На скамеечку во дворе опустилась, и что дальше делать — не знает.