Тут Вовка и нарисовался: — Марина? Я видел, вы выходили… — кивнул он на дверь с серьезной табличкой. — Может, я помочь могу?
— Нет, спасибо, — подозрительно оглядела его Марина. Лучше уж без «помощничков». Тем более про Вовку этого она ничегошеньки не знает. Видела пару раз в типографии, с которой ее издательство работает, — но и только.
***
О таких как Вовка вообще мало что известно: чем живут, о чем думают, — поди пойми. Не люди — кляксы человеческие, пока на что-нибудь стоящее не наткнуться. Вот тут, — держись планета, ОН проснулся.
…Жил-был мальчик. Ничего себе жил, только ходить и разговаривать поздно начал, в школе чуть не слабоумным считался, средней школы так и не окончил, и складывалась его судьба абы как: и на шее родителей сидел, и у умной жены — в подкаблучниках был, и называться бы ему лузером, если б не физика, не теория относительности, о которой сегодня и не-физики порассуждать любят. И как бы сложилась сама физика без Альберта Эйнштейна, — сказать сложно.
Еще один мальчик, тоже жил-был… Как — доподлинно неизвестно. Зато известно, что однажды страстью к знанию воспылал, да и пошел в Москву российскую науку возглавлять. Бредово звучит, зато про Михайла Ломоносова каждый школьник знает…
Что у таких людей происходит прежде: пробуждение, а потом идея, или идея, потом пробуждение, — сие никому неизвестно. Наблюдать бесполезно: сначала рано (не будешь же в каждом двоечнике-охламоне будущего гения подозревать), потом поздно, — они уже проснулись и за минуты пережили то, на что у других месяцы уходят. Сами они этих тайн не расскажут, коль уж проснулись, на ерунду всякую отвлекаться не станут, — им дело жизни, то самое, подавай. Вовкиным делом Марина стала, вернее ее безопасность, охрана. И уж ни его родственники, которым не хотелось, чтоб Вовкины деньги на «эту» уходили, ни его друзья, с их советами «выбирать из тех, что за тобой бегают, а не крепости штурмовать», ни сама Марина, которая на Вовку без недоумения (и такие на свете водятся!) и взглянуть не могла, — поделать ничего не могли. ОН проснулся.
***
Ей бы и радоваться такому защитнику, а она нежданного кавалера отвадить пыталась. Не нужен он ей! Другая, может, и вздыхала бы по серым глазам, длинным ресницам, прямым вразлет бровям, ночи бы не спала, а для Марины все мужские лица в одно, не слишком симпатичное слились, вот и отмахивалась, как от назойливой мухи: и объясняла, и ругала, и с порога гнала. А он ждал, терпел и возвращался. Уже и соседи нервничать стали: как бы этот стражник хозяином не заделался, а поскандалить с ним боялись, уж больно на вид суров. Зато на Марину не стесняясь наседали: чтоб духу его здесь не было! И для острастки ужасов припустят: то в дверь топором метнут, то провода электрические перережут. Но пару раз со временем не угадали. Вовка как раз у Марины был, чай пил. Увидел он эти войны и придумал к ней на время переехать, комнату — люди-то чужие — разгородить занавеской, и пусть соседи с ним по-мужски разбираются, на равных-то оно договариваться и проще, и честнее. И, как ни буйствовала Марина, отстаивая свою свободу, как не защищала право на самостоятельность, как ни выставляла, — это ж Вовка! Своего добился. К чести сказать, комнату, действительно, разгородил, и разделение это уважал, границы приличия соблюдал, к Марине с глупостями не лез, но все равно наглеть начал: потолок побелил, соседей без драк, одним видом своим урезонивал. Да они и сами скоро задор потеряли, решили, что Марина уже не одна, и сникли как-то. Потом и до разъездов-разменов дело дошло. Вовка и тут заявил: «Никуда ты одна ходить не будешь. Только со мной». И с переездом, с грузчиками общаться помогал.
Квартира Марине досталась хоть и на самой окраине, зато отдельная, с роскошно большой кухней, но совершенно убитая, так Вовка после переезда сразу за ремонт взялся. Марина чего-то там вякала, возражать пыталась, — да разве ж Вовку эту интересовало! Он же для себя все решил, — Марине дом нужен, как зона неуязвимости, куда никакой сосед не вмешается, никакая дрянь не заползет. Будет дом и все у нее исправится: и ночные кошмары пройдут, и в ванной плакать перестанет, и душа выровняется, — и вместо цветов с конфетами, которыми нормальные мужчины возлюбленных задаривают, заваливал ее тазиками, посудой, полотенцами…