Однажды, когда Стебаков так беседовал с Ксений Алексеевной, в Барвиху приехал секретарь Отделения химии АН, к которому совсем недавно был приписан Н. А. Морозов, Семен Исаакович Вольфкович. Он был очень дружен с Николаем Александровичем уже на протяжении восьми лет.
Будучи с 1939 года заместителем академика-секретаря Отделения химических наук Академии наук СССР, которое возглавлял тогда академик-секретарь А. Н. Бах, товарищ Морозова по революционной деятельности, С. И. Вольфкович нередко общался с Николаем Александровичем по научным и организационным вопросам. Разумеется, он стремился оказывать своему старшему коллеге максимальное внимание и содействие — доставал для него интересовавшие его новые книги, составлял ему некоторые научные справки, помогал его встречам или переписке с другими учеными, не раз навещал его дома и в санаториях. Его всегда поражало в Морозове неутомимое трудолюбие, не прекращавшееся даже во время болезни.
— Недавно я приехал навестить Николая Александровича в подмосковный санаторий «Узкое», где он поправлялся после воспаления легких. Когда я появился, Ксения Алексеевна, стоявшая в коридоре перед дверью в его комнату, сообщила, что его состояние неожиданно резко ухудшилось, температура повысилась почти до 40°. Разумеется, я сейчас же у двери повернул обратно. Не тут-то было: Николай Александрович, услышав мой голос, вызвал Ксению Алексеевну и попросил ее пустить меня к нему, — рассказал Семен Исаакович.
Он также рассказал, что 12 ноября 1944 года Николай Александрович прислал ему письмо, в котором писал: «…у меня тотчас после открытия циклотронов появился проект новой работы, но я по уши был погружен последние годы в геофизические соображения и не знаю, когда освобожусь от большого моего теперешнего труда «Основы теоретической геофизики»… Но несомненно, через год или около этого наступит и для меня возможность приняться и за циклотронные явления, и я не премину этого сделать, если другие исследователи не сделают выводов, представляющихся моему воображению, ранее, чем я успею освободиться от своих современных геофизических и метеорологических работ».
А месяцев девять назад, в начале апреля он получил от Морозова письмо, в котором было следующее: «…Я очень благодарен Вам за Ваше письмо, полученное мною в первых числах апреля, в котором Вы перечисляете нужные мне новейшие работы по физике атомного ядра. Я постараюсь теперь же получить некоторые из них через академическое издательство и привести их в сопоставление с моими давнишними теоретическими работами по строению атомов периодической системы Менделеева. Передайте при случае мой сердечный привет И. В. Курчатову, отзыв которого о моей книге «Периодические системы строения вещества» доставил мне большое удовлетворение, а список новейших работ дал возможность получить в моем современном уединении интересующие меня книги».
С. И. Вольфкович, по его собственному признанию, был ошеломлен: «На 91-м году своей жизни он был более страстен и смел, чем многие из нас — на 40–50 лет его моложе».
В один из визитов Сергея Александровича Морозов чувствовал себя достаточно хорошо, и им удалось побеседовать.
Николай Александрович сильно изменился, появились черты старческой дряхлости, он быстро уставал, однако оживленно интересовался самыми различными вопросами. Но главной темой их разговора были его работы по геофизике.
«В последние годы я закончил большой труд о теоретических основах геофизики и метеорологии, в котором по-новому подошел к предсказаниям погоды.
Еще в Шлиссельбургской крепости мне удалось познакомиться с «предсказательным календарем» Н. А. Демчинского, где в высшей степени легкомысленно, по состоянию погоды за прошлые зимы были указаны вероятные стояния термометра и барометра на лето. Вообще я всегда интересовался успехами метеорологии. И имел некоторые идеи по этому вопросу.
Еще в первой половине XIX века появились попытки научно обработать давно существовавшую народную примету о связи перемен погоды с сочетаниями Солнца и Луны, особенно с новолуниями. Действительно, в этой примете было много заслуживающего серьезного внимания.
Казалось бы, благодаря действиям Луны и Солнца неизбежно должны существовать приливы и отливы не только в морях, но и в атмосфере, вызывая разнообразные циклоны — главные факторы неустойчивости земной погоды.
Многие астрономы и метеорологи положили массу труда, проверяя эту идею на огромном количестве метеонаблюдений. Но у них всегда выходило одно и то же: процентов сорок предвычислений не оправдывалось. Это наводило на мысль, что, кроме Солнца и Луны, на перемены погоды влияют еще какие-то космические факторы.
Еще в своей книге «Пророки» я обратил внимание, что древние особенно боялись схождения планет в созвездии Скорпиона, ожидая от такого сочетания гибель мира. Все ожидания конца мира со времени появления Апокалипсиса были связаны с вхождением Сатурна в «знак» Скорпиона. Древние утверждали, что когда все планеты сойдутся в области Рыб, непременно произойдет всемирный потоп; когда они сойдутся во Льве — все будет истреблено огнем.
В этих наивных утверждениях я уловил проявление анизотропии межпланетной среды, роль магнитных полей, связывающих Солнце, Землю, планеты, и сделал соответствующие выводы.
В 1926 году я занимался теорией космических магнитных полей. Космические магнитные силовые линии, подобно гигантской паутине, беспорядочно занимают все мировое пространство. Природа настолько значительнее, чем ее рисует мозг человека, что она, безусловно, владеет такими поразительными возможностями, которые человек не может производить в своих земных лабораториях. Возьмем хотя бы космические магнитные поля, простирающиеся на миллионы километров[116].
Я продолжал работать в этом направлении. Предполагаемая мной анизотропия межпланетной среды, получившая отражение в представлении древних о различном воздействии на Землю планет в различных зодиакальных созвездиях, навела меня на мысль о возможности прямого воздействия на Землю различных областей окружающей нас Галактики.
Но как доказать, что такое влияние есть? Вы, конечно, знаете, что Земля вращается вокруг своей оси и движется вокруг Солнца. Теперь представим себе, что есть еще центр, назовем его X, который влияет на погоду на Земле и находится вне нашей Солнечной системы. Проведем мысленно прямую через центр X и Солнце. Допустим, Земля находится на этой прямой между центром X и Солнцем. Тогда на ее обращенной к Солнцу половине температура, например, будет определяться Солнцем, а с противоположной стороны, где ночь, — центром X. А в тот момент, когда Земля пересекает эту прямую с другой стороны от Солнца, на ее дневной стороне температура будет определяться уже совместным действием Солнца и центра X. Во всех же остальных точках траектории вращения Земли вокруг Солнца эти два влияния будут принимать промежуточные значения между главными.
Для выяснения влияния такого центра X и определения его размеров необходимо было бы перечислить записи всех метеорологических ежегодников с обычного нашего солнечного времени, по которому они ведутся, на звездное время, сутки которого на 4 минуты короче солнечных суток. А это было бы такой огромной работой, для которой потребовался бы труд сотен вычислителей в продолжение не одного года.
В 1932 году мне удалось, после многих размышлений по этому предмету, найти новый метод перечисления, позволявший в один вечер перевести с солнечного времени на звездное такое количество метеорологических записей, на которое ранее потребовалось бы не менее месяца, и я тотчас же принялся за работу.
116
Стебаков потом узнал, что гипотезу о космическом, или межзвездном, поле слабой напряженности выдвинул, через несколько лет после смерти Морозова, Э. Ферми. Затем его теория была рассмотрена другими учеными и получила общее признание, но в те годы о космических межзвездных полях думал только Николай Александрович Морозов. И не только думал, но и вычислял. И не только вычислял, но и писал. Однако все считали, что это плоды его фантазии.