Революция в том смысле, как мы обычно понимаем это слово, есть быстрый, насильственный переворот. Таким переворотом, как правильно приспособленным взрывом пороха, можно сбросить без больших повреждений давящую крышу деспотического государства — его политический строй, — как и было сделано у нас в недавние мартовские дни; но нельзя этим способом вырвать из-под него фундамент, т. е. исторически сложившийся экономический строй, без крушения всего здания. Экономический фундамент всякого сложного государства можно только преобразовывать на новый лучший склад, и притом осторожно и гуманно, заменяя в нем камень за камнем в отдельности.
Вот почему и в настоящий критический момент нашей русской жизни, когда старый режим уже сделал у нас все, чтобы довести страну до полного бессилия и всеобщей гибели, нам более чем когда-нибудь нужно вдумчиво отнестись к лежащим перед нами задачам.
Судя по тому, как легко и скоро свершился у нас политический переворот, Россия уже вполне готова для демократической республики на тех же самых экономических основах, на каких построены и все остальные республики земного шара. Но это пока и все, к чему мы готовы.
С устройством демократической республики естественно окончится и длинный период наших революционных попыток. С этого великого момента все мы, революционеры, неизбежно обратимся в эволюционеров, одни в области развития и расширения горизонтов человеческой мысли, другие — в развитии гражданственности и гуманности, и третьи, наконец, в последовательном мирном преобразовании междуклассовых экономических отношений на началах справедливости не только к одному какому-либо классу, но и ко всякой живой человеческой душе в своей стране.
Тех, кто не сделает этого, выбросит за борт сама жизнь.
«ЭВОЛЮЦИОННАЯ СОЦИОЛОГИЯ,
ЗЕМЛЯ И ТРУД»[9]
Статья I
Краткий очерк эволюционной социологии
Вопросы справедливости во всех сферах человеческой жизни и деятельности с давних пор глубоко и сильно затрагивали меня. Я много думал об этом предмете и во время моего хождения в народ в семидесятых годах девятнадцатого века, и в эмиграции, и во время 29-летнего заточения в политических темницах прежнего режима. Не раз хотелось мне использовать это для большой специальной книги, которая давно сложилась в моем уме. Но исполнить мое желание всегда мешали или непреодолимые внешние препятствия (в заточении), или необходимость заниматься другими предметами (на свободе). Вот почему я смог дать здесь только краткий абрис задуманного.
Для того чтобы ясно понять сущность и причины возникновения каких-либо социальных гипотез и их применимости к современной жизни, необходимо изучать их не только в современном виде, но также ознакомиться и с историей их возникновения и развития.
Начну с исторического взгляда на социализм. Его первой стадией был христианский монашеский коммунизм.
Первые проблески этого социализма мы видим еще на заре умственной жизни христианских народов. Основная идея его ясно выражена в отдельных евангельских изречениях вроде: «Если имеешь две рубашки, отдай одну из них неимущему», — ив безуспешных попытках их осуществления в начале Средних веков путем образования монашеских общин.
Благодаря тому что в этих коммунах все ждали каждый день конца мира и потому не заботились об участи последующих поколений человечества, равномерное распределение всех благ только между существующими в данный исторический момент людьми представлялось единственно справедливым. А унаследованное людьми от первобытных диких предков чувство психического эгоцентризма, заставлявшее всякую малоразвитую душу относиться к себе как к центру всего мира, предпочитать свои интересы чужим, т. е. нарушать равенство в свою пользу, заглушалось страхом жесткого возмездия в загробной жизни.
Таким образом, в первичных христианских социализациях стремление к эволюционной справедливости, т. е. к справедливости, принимавшей во внимание интересы не только живущего в данный момент, но и всех последующих поколений, не могло даже и возникнуть вследствие представления, что жизнь вселенной закончится вместе с ними. При воображаемом «последыш-ном» существовании действительно самым справедливым представлялось тогда, да и теперь представляется, отдать свою вторую рубашку неимущему и так дожить свой век, тем более что в будущей загробной жизни за это обещается и соответствующая «личная» награда, т. е. уже нечто совсем не социалистическое, а индивидуальное. Таким образом, даже сам унаследованный душевный эгоцентризм являлся здесь не только возбудителем, но и укрепителем практики уравнительных стремлений. В нем были все стимулы прочности таких коммун, но в нем же скрывался и стимул их естественной смерти, вследствие бесплодия монахов и монахинь.
В остальной же, менее фанатизированной религиозно, части христианского населения этот монашеский коммунизм никогда не прививался, вследствие противодействия ему естественного влечения полов друг к другу и появления на свете детей, забота о которых не позволяла раздавать взрослым все свое имущество до последней рубашки. Но и эта бережливость тоже вырабатывалась чисто инстинктивно.
По ограниченности умственного кругозора не только монашествующая, но и семейная часть населения не могла тогда развиться до понятия об эволюционной справедливости, которая говорит современному научно развитому человеку: пусть лучше будет имущественное неравенство и разделение общества на классы в нашем поколении, если эта временная неуравновешенность оказывается единственным средством привести к общему улучшению условий жизни всех бесчисленных будущих поколений. Зародыш этой мысли был уже в евангельском изречении: «Лучше пострадать одному за всех, чем всем за одного», но и оно всегда толковалось не эволюционно, а только в применении к наличности уже живущих.
Такова же была по узости или полному отсутствию эволюционных представлений и следующая стадия развития социализма, заменившая постепенно вымиравший со времени эпохи Возрождения от собственного бесплодия христианский коммунизм. Попытки же его осуществления терпели еще большую неудачу вследствие отсутствия эгоцентрического стимула личной награды в загробной жизни.
Когда в эпоху Возрождения человечество в Европе после тысячелетия напрасных ежедневных ожиданий конца мира изверилось в его близость, оно все же не доросло до понятия об эволюционной справедливости и стояло на монашеской антиэволюционной точке зрения.
Да и до сих пор все малоразвитые душевно и умственно люди, присоединяясь к социализму, прилагают его только к выгоде своего собственного поколения, не думая о том, что при разделении между ними всего до последней рубашки подрастающему поколению пришлось бы ходить совсем голым.
Не только у полуграмотной части населения, но даже у большинства полуинтеллигентных лиц не выработалось еще достаточно ясного представления о том, что для правильного развития человечества каждому современному поколению нельзя тратить на самого себя весь свой заработок, а надо даже при крайней нужде «экспроприировать» у себя для улучшения жизни будущих поколений определенное и несравненно большее, чем берется общественными и государственными налогами, придаточное количество продуктов труда.
Читая сочинения, появившиеся в период «послехристианского социализма» (который я веду с эпохи Великой французской революции), мы везде видим в качестве обоснования всех социалистических учений только жалобы на крайнюю обременительность современного труда человека, на то, что у трудящихся отбирается «насильно» некоторая придаточная стоимость в виде государственных налогов и податей и в виде ренты землевладельцев и прибыли капиталистов. Как лучшее средство для поправления всего этого предлагается не поощрение человеческой изобретательности, а низвержение государства, как предлагают анархисты, или уничтожение всякой частной собственности (коммунисты), или только недвижимой вместе с орудиями производства (социалисты). Насущные нужды будущих поколений совсем не принимаются в расчет при исчислении выгод таких преобразований, как нетрудно убедиться, перечитав всю гору хотя бы вышедших в наш послереволюционный период брошюр для граждан-земледельцев и граждан-рабочих или прослушав агитационные речи ораторов на городских и деревенских митингах. Ни в одной из них вы не найдете об этом важном предмете ничего, кроме восклицаний общего характера. Но и в главном русле этого течения мы видим то же самое. Не говоря уже о социалистах-утопистах вроде Томаса Мора или в новейшее время Беллями, рисующих увлекательные фантастические картины будущего строя и считаемых фантазерами (хотя, по-моему, они наиболее правы в окончательных выводах), я остановлюсь только на отсутствии серьезных указаний относительно необходимости очень значительной прибавки рабочего труда (к нужному для собственного существования) — ради устройства лучшей будущности потомков, в проектах Сен-Симона, Фурье, Оуэна и других.