Выбрать главу

Завершил ту самую подборку другой соруководитель критического мастер-класса Игорь Шайтанов: «У меня при чтении рассказа Романа Сенчина было ощущение dejа vu, однако восходящее не к более или менее высоким образцам прозы, а к чему-то, напротив, сниженному до почти графомании (и Сенчина на семинаре ловили на ученических ошибках против грамматики и стиля). Этот стиль напомнил мне не доходившие до печатного станка писания дилетантов или журналистов, ошеломленных лет тридцать назад успехом деревенской прозы, вспомнивших собственный сходный опыт и взявшихся за писательское перо. Читая Сенчина, я как будто снова видел ту бледную машинопись или листочки, переписанные от руки.

Внешне очень похоже. Но по сути (по функции) то любительское писание и это современное письмо принципиально различны. Они писали так, как умели. Это был их собственный стиль. Для Романа Сенчина это – чужой стиль. Стиль его героя, который не есть автор, при всем их внешне биографическом сходстве. Так что тогда же на семинаре не без основания прозвучало: это метапроза с характерным для нее (что также было отмечено) отстранением от стиля и ситуации, уже бывших, известных в литературе, и размышлением о том, как же теперь писать (и стоит ли?), как быть писателем.

Автор то ли оценивает литературное прошлое, то ли пробует перо перед тем, как оставить попытку серьезного письма и разогнать стиль в безъязыкую повествовательность телевизионного сериала. Не случайно при чтении рассказа все время хочется крикнуть: “Включите звук”».

Роман Сенчин тогда на самом деле ходил по грани, отделяющей настоящую живую литературу от ее имитации, подделки. В его мире было крайне неуютно, из него хотелось бежать. Все эти ощущения переносились и на самого автора, грозились стать несводимым штампом, который будет преследовать его всю писательскую жизнь. От Сенчина всегда хотелось чего-то иного, преодоления, отторжения этапа того «чужого». Чуть промедлишь, сделаешь неверный шаг, и он сожрет тебя.

Сейчас же понимаешь, что автор сознательно пошел на это, в том числе и на стиль, напоминающий графоманский, – ради правды. Его писательский путь можно сравнить разве что с лествицей христианского подвижника, ушедшего от мира в пустынь, затворившегося в келье и ведущего непрестанную брань с многочисленными искушениями, с кознями врага рода человеческого. Иногда этот подвижник выходит в мир и уже там совершает подвиг юродства, говоря этому миру прямое и нелицеприятное.

«Честность выше притворства не только в жизни, но и в словесности», – говорит в сенчинском рассказе «Дедушка» поэт Александр Иванович Тиняков. Сенчин сознательно идет и на предельно честное изображение себя – столичного жителя Романа Валерьевича, который всё больше отдаляется от людей, среди которых вырос, а теперь снисходительно, с примесью жалости, на них смотрит: жалеет парней, вслед девушке «соболезнующе качает головой». Через отстранение от этого мира происходит и отчуждение, уход от реализма, от настоящего. Через этот разлом и появляется «чужой», полуграфоманский стиль письма. Апофеоз отчуждения и разобщенности выражен во фразе, которой герой рассказа «Чужой» заключил обстоятельный и трогательный рассказ своей соседки: «Наглости хоть отбавляй, а мозгов… Обыдлился народ до предела». Так он посочувствовал ее ситуации, которая грозилась вылиться в человеческую драму. После при встрече женщина лишь кивала и не поворачивала к нему лицо, а ведь герой так и не понял, что он такого сказал.

В этом рассказе Сенчин продемонстрировал и свою перспективу оторванности, чуждости, обозначил собственную проблему. Он не боится быть отталкивающим, он даже нарочито играет на этом отталкивании и этим обводит вокруг пальца окружающих. Это его тест для них: пересилишь внешнее, не ухватишься за поверхностного «чужого», тогда есть смысл с тобой о чем-то дальше разговаривать, тогда у тебя есть перспективы на свой собственный путь. Может быть поэтому Сенчин любит зубодробительную критику своих текстов, когда на него обрушиваются со всей страстью и, пылая праведным гневом, не оставляют камня на камне. Это для тех, кто не готов сделать шаг и идти вперед…

В рассказе «За сюжетами» о молодом писателе Романе говорится, что «в шестнадцать-семнадцать лет он уже ненавидел свой городок. Из этого мира мечтал вырваться. Ненавидел, но и изучил до последнего переулка». С другой стороны, было отчуждение и от Москвы, ее Роман «не понимал». Было несколько обжитых им мест: учеба – работа – дом, а «остальная территория опасна, враждебна». Поездки по заграницам также «почти ничего в душе не оставляли». Это осознание себя как чужого стало важным этапом на творческом пути Сенчина. С этого момента началось преодоление его авторского эгоцентризма, его чуждости миру, через которое из-под его пера стали выходить такие произведения, как «Елтышевы» и «Зона затопления».