Однако чуть позже выясняется, что к революции серьезно никто и не призывает, а всё это просто агитационно-пропагандистская риторика. Единственная цель – имитация протеста, политические дивиденды на модных настроениях. Патриотический союз всё более бюрократизировался, собирал для массовки на демонстрацию студентов по 300 рублей.
Романтика, справедливость, протест – только внешний покров. Настоящие же цели всего этого довольно прагматичны: преодоление маргинального существования, стремление найти и занять свое место в элите. Вписаться в жизнь, привыкнуть к ней. Всё, так или иначе, движется в сторону постыдной акции «Голосуй или проиграешь».
Послесловием к финалу романа могли бы стать строки из песни Виктора Цоя: «Ты мог быть героем, но…». После чего можно под занавес произнести всё тот же самый диагноз: «Пластмассовый мир победил».
Денис призывает своего друга повзрослеть, отказавшись от всех романтических детских представлений: «В двадцать лет это нормально. Игры… Но мы-то взрослые люди с тобой, над нами смеются просто…» В его словах обозначается резкая оппозиция между жизнью «по-настоящему» и «нормально». Юношеский максимализм «или – или» преодолен, человек становится прохладным ко всему и погружается в стихию компромиссов, чичиковского «ни то ни сё». Хочет жить нормальной жизнью, как большинство, и это желание затмевает всё остальное.
Уходя на ночь глядя, Димыч бросил сакраментальную фразу: «Честно скажу, тяжело мне было с тобой. Как, знаешь… ну, ощущение, что с мертвым рядом. Как с зомби… Ведь ты другим был совсем. Горел, примером был… А стал…» Ушел, пообещав: «Я вам всем буду лед под ногами!»
С уходом прошлого вместе с Димычем, с погасшей надеждой на возрождение в Чащина проникла «мертвая тишина и бездвижность». Он превратился в полный ноль, переставший осознавать ситуацию, а то и жить: «Пытался понять, что случилось, но уже не успел». Стал сугробом.
Мысль «не так живем» возникает практически у всех героев романа. Вязкое желе затянуло их, оно заволакивает весь мир. Полумаргинальное существование, которое встряхнул своим приездом Димыч, тоже превращается в обыденность. Это «не так» очень наглядно раскрыто в незатейливой песне Димыча:
Приметы этого «не настоящего» существования: предсказуемость, запрограммированность (человек-зомби), безразличие ко всему, охлаждение (например, злободневная тема монетизации, периодически возникающая в романе, героя совершенно не трогает, только раздражает своей навязчивостью), физиологизм (состояние радости достигается посредством удовлетворения простейших физиологических потребностей, воспринимается как насыщение) невозможность продуктивной деятельности, фатализм («тридцатничек подоспел»).
Два месяца, что гостил Димыч у Чащина, проводился особый тест на восприимчивость человека к живой жизни, делалась проверка, осталась ли в нем надежда на возрождение к жизни бурлящей, непредсказуемой, искрящейся восторгами и огорчениями. Но и в то же время вычерчивался вывод, что любой огонь, любой восторг, какой бы силы он ни был, рано или поздно затухает. Бурления превращаются в болото – так было в девяностые, так происходит и сейчас.
Рок, вызов конъюнктуре, сам становится конъюнктурным в стиле «Голосуй или проиграешь», попсоватым или агитационным в угоду какой-либо политической платформе. Патриотический союз молодежи трансформируется в бюрократическую структуру. Революции всегда противостоит контрреволюция. Демократия, по мысли Димыча, погружает человека в вязкое желе. Писатели начинают писать традиционно, бывшие рок-музыканты – жить обычной жизнью, как все. Привычка к жизни побеждает. Начинается инерция.
Димыч – это не то чтобы совесть Чащина, но определенная его ипостась. В этом и двойничество самого автора, которое проявляется во многих его текстах. Денис-Димыч – два облика одного человека, только один окончательно стал «чужим», «зомби», а другой так и не поддался искушению стать насекомым, при всей своей неустроенности остался настоящим.