Движущая сила преображения – устремленность в будущее, на разрыв пространства, в дальние страны, которые становятся ближними и изменяют всё окружающее.
По сути, эта преображающая сила стала в те годы общим делом. Это вовсе не удел одиноких маргиналов, таких как Сила Игнатьевич или Шулин, чудо которого вполне может быть сведено на нет общей инерцией, когда всё ближнее, наоборот, превращается в дальнее. Это касается и людей, в отношения которых вторгается вирус отчужденности. И территорий, которые из обжитых вновь становятся «медвежьими углами».
Гайдар со своими дальними странами был не одинок. Он передавал общее настроение времени, которое жило будущим, бредило о нем с бесконечным энтузиазмом. «Рваться в завтра, вперед», – призывал Маяковский. Он говорил, что будущее надо «выволакивать», иначе будет только пыль и моль.
«Живая литература живет не по вчерашним часам и не по сегодняшним, а по завтрашним», – писал в свое время Евгений Замятин в статье «О литературе, революции и энтропии». Такую литературу он сравнивал с матросом, посланным на мачту в бурю. По его словам, «сейчас в литературе нужны огромные, мачтовые, аэропланные, философские кругозоры, нужны самые последние, самые страшные, самые бесстрашные “зачем?” и “а что дальше?”. Так спрашивают дети…».
В своем небольшом эссе «Завтра» Замятин обратился «не к тем, кто оглушен и сегодняшним днем, наше обращение к тем, кто видит далекое завтра, и во имя завтра, во имя человека судит сегодня». В эссе он пишет, что «завтра – непременная ересь для сегодня, обращенного в соляной столп, для вчера, рассыпавшегося в пыль. Сегодня отрицает вчера, но является отрицанием отрицания – завтра: всё это диалектически путь, грандиозной параболой уносящий мир в бесконечность. Тезис – вчера, антитезис – сегодня и синтез – завтра».
Рассуждая в статье «Пророк в своем отечестве» о рассказе Валентина Распутина «Новая профессия», Сенчин пишет, что у героя рассказа «нет толчка, чтобы взглянуть в будущее. Он живет настоящим, пользуется моментом». Будущее пугает, оно может принести только что-то худшее, чем есть сейчас. Потому как само время сюрреалистично, готово к реализации любого кошмарного сценария.
В этой же статье Роман приводит слова Распутина, написанные им в самом конце 1990-х, где Валентин Григорьевич говорит о торжестве временного в наши дни: «Мир оказался в сдвинутом положении. Где вчера и где завтра, показать нельзя; что есть сегодня – никто не ответит. Сбилась, перепуталась череда дней – точно разыгранные и неразыгранные карты, сбрасываемые в одну кучу. Всё способное выжить и неспособное имеет одинаково жалкий и неуместный вид; что нарождается и что умирает – одно от другого не отличить. Вечное приспустило свой полог, временное подняло свои стяги». Из-за всего этого и наше время в истории попросту может остаться «белым пятном», белым парусом – белой точкой, подвешенной в пустоте на белом листе бумаги.
Но как быть, если нет проекции будущего? Появляется мир пустоты, крутящейся в дурной бесконечности. Вот и у Сенчина будущее на грани перечеркнутости. Оно под большим вопросом из-за пустоты настоящего. Свирепствует только антитезис, перемоловший прошлое и доходящий до отрицания самого себя. Спасти будущее могут только дети, у которых появляются вопросы.
В романе «Елтышевы» произошел поколенческий провал – настоящее полностью перечеркнуло прошлое. В итоге за один год ушли трое мужчин из рода, два поколения: «Нет больше семьи Елтышевых». Остался лишь внук Родион, хотя даже его бабушка не могла сердцем принять, что он – родня. Но ведь не зря в имени ребенка отражается этот род, родня, родной. Хотя он и не знает ни своего деда, ни отца, ни фамилии, но в этом пятилетнем мальчике присутствует его род и есть надежда на его исправление, на перелом гнетущей инерции. В финале бабушка заметила, что глазами ребенок похож на его дядю Дениса, который был лидером и верховодил сверстниками. Поколение этого пятилетнего Родиона – открытая история, многовариантная. Можно вспомнить шукшинских «Любавиных». С этим романом при желании можно найти много параллелей. Так вот, Ивану Любавину, который в младенчестве потерял родителей, по возвращении на малую родину, говорят: «Ведь вы совсем другие стали… Совсем непохожие!» Непохожие – в лучшем смысле, произошло исправление породы. Такой вариант нельзя отрицать и в семейной истории, рассказанной Сенчиным.
«Чего вам всем надо? Чего вы хотите?» – завершает повесть Сенчина «Чего вы хотите?» крик 14-летней Даши, старшей дочери писателя, пишущего о «сегодняшней жизни в России». Девочка-подросток соприкоснулась с пустотой. Взрослые говорят, что «нету России… Точнее, людей, народа. Жизни нет…» (здесь вспоминаются беседы Саши Тишина с Безлетовым в романе Прилепина «Санькя»). Весь этот строй пустоты, мировоззренческого нигилизма взрывает ее крик в финале повести. В этом крике – не только тоска и гнев, но и надежда на преодоление инерции.