А еще — Паола узнала об этом вечером — в тот день обвинили в шпионаже торговца, что держал магическую лавку у городских ворот. Амулетов, эликсиров и свитков с заклинаниями выгребли из его кладовой столько — вдесятером дня не хватит разобрать; и были вроде бы среди тех свитков и амулетов не только разрешенные гномьи, но и самые что ни на есть черные. Почему-то это известие взбудоражило прежде всего гильдейских учеников: за ужином в трапезной не умолкал гул возбужденных разговоров, и учителя не спешили, как обычно, пресекать ненужный шум. Ольрик сидел мрачный, едва ковыряясь в миске, Тефас и Гоар яростно о чем-то спорили. «Горожане», — донеслось до Паолы, а после: «горцы» и «не простят». Девушка потерла лоб, поморщилась. Она устала, очень устала. Хотелось спать. Хотелось, как раньше, засыпать, улыбаясь, а просыпаться не на мокрой от слез подушке. Скорей бы кончилась война!
Этой ночью ей снилась Линуаль, и Паола шептала во сне: «Выживи, прошу тебя, только не умирай, живи! Пригласи меня в гости, когда у тебя будут дом и муж, ладно?»
Линуаль молчала. Между нею и Паолой скользили, кружась на ветру, золотые листья эльфийского леса.
* * *Наутро по непривычно безлюдным городским улицам стелился, прижимаясь к камням и опадая пушистым пеплом, черный дым. От неправильной, нарушаемой лишь далеким песьим воем тишины веяло кладбищенской жутью. Шаги спешащей в храм Паолы отдавались гулким эхом, и ей казалось — кто-то бежит следом, догоняет, готовится ударить в спину. Паола сорвалась на бег. Потом начала помогать себе крыльями и во двор храма влетела, вся дрожа, с маху врезавшись в караулившего ворота служку. Спросила, всхлипнув:
— Что стряслось, не знаешь?
— Тебе бы, дева, лучше знать, — со странной смесью почтительности и презрения ответил паренек. — Ваши же, гильдейские, всю ночь работали.
— Гильдейские? Всю ночь? Ты о чем?
— Лавки жгли. Ну, заклинательские. — Глаза служки метнулись Паоле за спину, он торопливо шагнул назад: — Входи себе, дева, а мне тут языком чесать не положено.
Паола обернулась. Улица была пуста, только бежал к воротам храма мальчишка в темной ученической мантии. Замахал рукой:
— Пао-ола! Погоди! Тебя… — Окончание фразы снесло ветром.
Девушка прищурилась, прикрыв глаза ладонью:
— Эдька?
Шагнула навстречу.
— Что стряслось, Эд?
Мальчишка согнулся, опираясь ладонями в колени. Выдохнул:
— Тебя учитель Ольрик зовет.
В рыжеватых волосах запутались хлопья сизого пепла. Паола вздрогнула, спросила:
— Эд, скажи, а ты тоже?
— Что?
— Что ночью было, Эд?
Мальчишка распрямился, длинно выдохнул.
— А-а… нет, меня не взяли. Сказали, там черная магия будет, опасно. Старшие ходили. Говорят, много всякого приволокли.
— Чего всякого?
— Ну, чего? Свитков, склянок… Товара.
Товара… Паолу передернуло. Оглянулась на храмового служку: слышал ли? Похоже, нет…
— А люди?
— Не знаю. — Эд уже отдышался, ускорил шаг. — Говорю ж, младших отшили. И сейчас тоже рассовали по урокам, чтоб под ногами не путались. Учителя разбирают сидят, и старшие с ними. А меня Ольрик за тобой послал, сказал: не надо бы ей нынче за ворота выходить. Велел тебе передать, чтоб ни с кем на улицах не говорила и никуда не сворачивала. Опасно, сказал.
— С кем говорить, — хмыкнула Паола. Улицы все еще казались вымершими; правда, теперь девушка всей кожей ощущала бросаемые из-за закрытых ставней опасливые взгляды. Эд, конечно, не ответит, зачем это все… Вопрос, захочет ли отвечать Ольрик? И стоит ли спрашивать? Война…
Да, учитель так и скажет: «Это война, девочка. Так надо». И, в конце концов, им лучше знать. Ведь в этих лавках, и верно, чего только не бывает. А темная магия сейчас столице уж точно не нужна.
Простучали позади чьи-то торопливые шаги, Паола обернулась, но заметила только край серого плаща, исчезнувший за углом дома. Снова повеяло жутью.
— Пошли скорей, Эд.
Мелькнуло серое впереди.
— Свернем, — предложил Эдька.
— Там тупики, все улицы к нашей стене выходят. Поторопимся лучше.
Теперь почти бежали. Эхо позади двоилось, подгоняло, то утихало, то оборачивалось чужим громовым шагом. Мальчишка оглядывался, вертел головой сторожко. Буркнул раз:
— Дома эти, как слепой между ними.
— К городу привыкнуть надо, — кивнула Паола. Деревенские в столице все поначалу терялись, да что в столице, даже в ее родном городишке — и то…
— Бежим, — взвизгнул Эд, дернул за руку так сильно, что крылатая дева едва не потеряла равновесие. Макушку обдало ветром. Паола обернулась на бегу: в деревянном ставне окна торчала короткая стальная стрела.