В районе пионерлагеря много ужей (удивительно, не противно было закручивать неядовитых, но вонючих, змей на шее и руках) и слюды, выходящей на поверхность. Невдалеке от лагеря стоял трофейный танк (как и зачем он там оказался мне и сейчас неясно, но пацаны любили по нему лазить). Хорошо запомнил возврат из лагеря 1 июля 1951 г. На улице жара, а в квартире темнота (окна занавешены), прохладно и бабушка приготовила что-то вкусное.
Не прошло и двух суток, как в жизни нашей семьи начался очередной перелом, для родителей трагедия, для меня — познание удивительного мира. Во второй половине дня 3 июля появился мужик с кожаной сумкой и заставил папу (находился дома на больничном, сломана ключица) расписаться за получение какой-то бумажки. Сразу я не понял, что произошло, все в доме забегали, мама с бабушкой начали срывать шторы. Оказалось, принесли предписание быть готовым к 6 утра 5 июля к отправке на Колыму.
Начались срочные сборы с помощью знакомых, бесполезные обращения друзей к руководителям Челябинска-40 (работники ведомства Берия), поиски сундуков для упаковки вещей, покупка чемодана вафель, ликвидация и зажарка всех кроликов… Одна из основных версий (истинные причины сгниют в архивах МВД) нашей скоропостижной отправки связывается с тем, что во время войны бабушка была в Германии.
Рано утром вещи загружены в грузовик и в 6 часов нас привезли к отправной точке. Яркое солнце. Около железной дороги настоящий табор (вооружённая охрана!) под открытым небом с отдельными семейными кучками. Очень громко играет музыка. Разносят обед — «кулеш». Мне очень интересно. А у кого-то солнечный удар (5 июля!). Бабушка больная, у отца ещё не снята повязка с ключицы. После обеда началась погрузка. При отправке разрешили взять все вещи, так что две трети железнодорожного состава — товарные вагоны для людей, треть состава — с вещами. С собой у нас несколько чемоданов, половина из них с закупленной и заготовленной едой.
Отчётливые впечатления от поездки на Колыму не стираются в памяти. Товарный вагон с решётками, сплошные нары с двух сторон в два яруса. В центре фанерная параша. Нашей семье посчастливилось (или авторитет родителей сработал) занять верхнюю полку в сторону движения и я расположился у окна. Всего на нарах человек 30. Вагон открывался два-три раза в день только для доставки ведра с перловым супом, ведра с чаем и 4–5 булок чёрного хлеба. Тяжело заболела Вельда (см. «Сестра»). Недели через две пути на каком-то разъезде детям разрешили погулять около вагона (взрослых не выпустили), охрана с винтовками наперевес (именно винтовки, а не автоматы).
Поражало обилие голодающих вдоль железной дороги, мы постоянно бросали людям остатки хлеба. Поскольку я располагался у окошка, то многократно встречал удивлённые взгляды и вопросы: «Почему за решёткой дети?». Конечно, трагичность ситуации мне тогда была недоступна (страна «самых счастливых» детей в мире!), но это было «открытие мира». На удивление много вдоль дороги раскосых людей, всех их называл «бурят-монгол». Никто не поправлял, взрослым было не до моих восторгов.
Через три недели состав выгрузили в одном из лагерей Ванино, знаменитого специфическими песнями как перевалочный порт на Магадан. Лагерь огромный, эшелон за эшелоном прибывали из засекреченных городов типа Челябинск-40 (Глазов, Невьянск…). Между бывшими зэками из разных мест началась поножовщина. Папин больной бывший зэк Гроль охранял наши вещи, ночуя прямо на сундуках, поставленных друг на друга. Удивительное для 1951 г. зрелище — грохочущие пролёты реактивных истребителей над лагерем на небольшой высоте. До того я вообще самолётов близко не видел, не говоря о реактивных, так как над Челябинском-40 только Пауэрс в 1960 г. попытался пролететь.
Примерно месяц лагерь-накопитель работал на приём, затем началась погрузка тысяч (более точную оценку дать не в состоянии) людей в трюмы с многоярусными нарами товарного теплохода «Минск». Трюмное заключение — 5 суток, дышать нечем, постоянно качает (3–4 балла), вкус компота ткемали, много банок куплено в качестве средства против укачивания ещё в лагере, противен до сих пор. Впрочем, охрана разрешала иногда детям подышать на палубе, мне даже удалось случайно увидеть, как сбрасывали за борт труп, завёрнутый в матрасовку, но осторожные родители старались не допускать самостоятельные прогулки.
Магадан, порт Нагаево, очередная трёхнедельная пересылка. Изредка выпускали из лагеря погулять по городу. Пасмурно, Магадан казался удивительно серым и мрачным. Глаза десятилетнего пацана выхватывают непривычные картинки. По улицам пешком водят зэков туда-сюда. Никак не мог понять, почему колонны средь белого дня периодически идут навстречу друг другу. Запомнил колонну женщин, каторжан (нашитые крупные номера на спине и на груди, охрана с винтовками на перевес и собаки), никогда даже передвижения мужчин с такой охраной не видел.