Переводили, конечно, переводили даже целые фразы и целые абзацы, но не всякие. Технические тексты демонстрировали успех машин. Но художественный перевод в руки не давался. В чем же камень преткновения? В чем загвоздка?
Если бы каждому слову переводимого текста, скажем, английского, соответствовало на другом языке, например русском, одно-единственное значение, а порядок слов в предложении был на обоих языках одинаковым, то автоматический перевод осуществлялся бы просто. Прочитав очередное слово на английском языке (при вводе в машину каждое слово заменяется соответствующей комбинацией цифр), машина сравнила бы это слово со всеми английскими словами (с их числовыми значениями), хранящимися в ее памяти, в ее английском словаре, отыскала (вычтя из одного числа другое и получив нуль) нужное слово и запомнила номер нужной ячейки памяти, в которой находится русский эквивалент этого слова. В результате машина автоматически напечатала бы на выводном устройстве найденные таким образом русские слова, образующие переведенную фразу. Но на самом деле все обстоит гораздо сложнее! Порядок слов в предложениях в большинстве языков оказывается существенно различным. Более того, смысл одного и того же слова может изменяться в зависимости от его места в предложении и от сочетания с соседними словами. В живом человеческом языке часто для описания одного и того же понятия используются различные слова, так же как одному слову приписывается иногда несколько значений.
При переводе с одного языка на другой почти никогда нельзя переводить дословно. Некоторые слова иногда не имеют самостоятельного значения и не подлежат переводу. Построение фразы подчиняется определенным, специфическим для каждого языка правилам. Поэтому машина обязана не просто сравнивать одно слово с другим, а выполнять ряд более сложных операций. Например, если переводимому слову на другом языке соответствует несколько эквивалентов, она должна сделать верный выбор с учетом смысла фразы. Иначе получится, как в анекдотичной фразе: «Голый проводник бежал через вагон». Так переводчик, не знающий специфики технического выражения, перевел фразу: «Обнаженный провод тянулся через вагон».
После того как слова одного языка заменены словами другого языка, машина должна согласовать их между собой в соответствии с правилами грамматики. И тут-то с очевидностью обнаружилось, что разума у машины не хватает. Она не может произвести анализ значения слова по смыслу предложения. Ей, к сожалению, доступен только формальный анализ, наметки которого должны быть предварительно выявлены человеком и заложены в машину в виде программы. А это усложняет программу перевода, она должна содержать значительно большее число команд, чем программа, предназначенная для решения многих математических задач. Поэтому-то если перевод некоторых научно-технических текстов и простейших газетных материалов оказался возможным, хотя и затруднительным из-за относительно малого объема памяти современных машин, то задача перевода художественной литературы до сих пор не решена.
В жизни Берга начался период, когда он из радиоинженера переквалифицировался в лингвиста. Вот когда ему особенно пригодилось знание нескольких языков. Он ставил себя на место машины и пытался понять те трудности, которые ей приходится преодолевать при переводе.
— В современном немецком языке имеется свыше четырехсот тысяч слов, — размышляет он, — это потребовало бы применения колоссального количества запоминающих ячеек. Для записи содержания книги в двадцать пять печатных листов, что составляет приблизительно четыреста страниц, необходима аппаратура, по сложности равная примерно пяти тысячам телевизоров.
Он собирает специалистов по машинной памяти, и они вместе намечают пути создания новых видов памяти с большими объемом и скоростью записи и поиска, но с меньшими габаритами.
Снова пробуются магнитные виды памяти — с записью информации на магнитных барабанах; выжимается все из емкостных систем, где хранилище информации — емкость конденсаторов; на вооружение берутся самые новые достижения физики низких температур — миниатюрные сверхпроводящие колечки.
Постепенно на смену старым видам памяти пришли новые, в том числе голографические с принципиальной возможностью запоминать миллиарды знаков и хранить их в специальных «книгах» в течение 50–100 лет. В одном блоке такой машинной памяти может размещаться более 5 миллионов элементов, то есть содержание книги в 25 печатных листов.
Особенно важно, что новые запоминающие устройства обладают огромным быстродействием. Автоматически перелистывая «запоминающую книгу», за один час можно просмотреть 10 миллиардов цифр, или 250 тысяч печатных листов обычного текста.
Такие запоминающие устройства пока еще разрабатываются и исследуются в лабораториях. Они необходимы в быстродействующих машинах, предназначенных для анализа содержания мирового фонда научно-технической литературы; для автоматических справочных машин, чтобы хранить огромное количество сведений; для информационных и статистических машин, применяемых в тех случаях, когда надо обработать большой поток статистических данных о работе промышленности, сельского хозяйства, транспорта, проанализировать эти сведения и выработать данные для планирования и руководства.
Бесспорно, эти более совершенные виды памяти должны сыграть немаловажную роль в решении проблемы перевода. Они намного облегчат технику автоматического перевода и расширят его возможности.
ГУЛЛИВЕР В СТРАНЕ КИБЕРНЕТИКОВ
Но проблему перевода художественного текста они, увы, все равно не решат. Как мы знаем, трудность осложняется не только необходимостью иметь огромный словарь. Дело еще в том, что в литературе часто встречаются особые обороты, тесно связанные с жизнью и бытом народа, которые при формальном переводе не будут поняты. В этом случае переводчику надо переводить текст не буквально, а творчески, стремясь наиболее правильно передать содержание. Такой перевод автоматизировать невозможно.
Как заменить машиной Н.И. Любимова, известного переводчика Рабле? Любимов человек очень остроумный, сложный, глубокий. Он блестящий и остроумный рассказчик. Когда знакомые с ним люди читают Рабле в его переводе, у них всерьез возникает вопрос: что у него от Рабле и что у Рабле от него?
Отпечаток личного явно чувствуется в переводах. Как такое автоматизировать?
Недавно журнал «Майнити дейли ньюс» сообщил о том, что японские инженеры из Киотского университета создали машину для перевода с английского языка на японский. Они работали пять лет и вот… «Перфорированная бумажная лента длиной в 30 сантиметров вкладывается в читающее устройство электронной счетно-решающей установки, — сообщает журнал. — Через несколько секунд начинает двигаться магнитная пленка. Еще через 10 секунд приходит в движение вторая магнитная пленка, и прежде чем вы успеете сосчитать до десяти, из другого конца установки появляется длинный лист бумаги, испещренный звездочками, точками и тире. В верхней части листа — предложение, напечатанное по-английски: “Мы очень рады, что можем показать вам результаты машинного перевода, сделанного электронной счетно-решающей машиной в нашей лаборатории”. В нижней части листа — перевод этого предложения на японский язык, записанный как латинскими буквами, так и катаканой — японской слоговой азбукой».
Эта машина не только печатает переведенный текст, но и зачитывает его «механическим голосом». Одновременно с появлением напечатанного текста из динамика раздается медленный и монотонный голос нечеловеческого тембра, без ударений, акцента и интонации, произносящий по-японски английское предложение.
У этой машины память на 8 тысяч английских слов, 400 фраз и идиоматических выражений, около 1000 грамматических правил с их японскими интерпретациями и эквивалентами.
По уверению профессора Сакаи, руководителя этой работы, словарь машины можно увеличить в два-три раза. Сейчас его группа трудится над машиной для перевода с японского языка на английский.
— А не останутся ли без работы преподаватели этих языков? — спросил профессора на пресс-конференции один из обеспокоенных журналистов.
— Ни в коем случае, — успокоил его Сакая.