В поэтической работе Антокольского еще долго — может быть, всегда — будет ощущаться магическое воздействие театра. Не только темы, но и образные средства его стихов нередко будут диктоваться театральными впечатлениями.
«Но театр, театр, театр! — писал Павел Григорьевич в одном из писем, которые я часто получал из Пахры во время моей работы над этим очерком. — Всю жизнь я буду считать, что часы, ночи, дни, проведенные за режиссерским столиком, в любых, самых трудных условиях, — это самые счастливые, самые наполненные (творчески) времена моей жизни. Дело в том, что, ставя спектакль, сразу видишь результат работы: как сделанное тобой «живое» продолжает жить на глазах у нескольких сотен неизвестных чужих людей! В этом первозданная, грубая прелесть театра — может быть, первого (по времени возникновения) в семье человеческих искусств».
Но как бы ни велика была привязанность Антокольского к театру, главным его жизненным призванием все-таки должна была стать и действительно стала поэзия. Все-таки он был рожден не актером и не режиссером, а поэтом, знающим театр!
Я уже говорил, что Антокольский начал писать стихи еще в гимназии.
Когда он поступил в Мансуровскую студию, у него уже была заветная поэтическая тетрадка. Ее заполняли стихи, сильно напоминавшие Александра Блока.
В написанном полвека спустя очерке о Блоке Антокольский назвал его «любимым поэтом, кумиром моего отрочества».
Впервые он увидел своего кумира весной 1916 года в Петрограде. Блок выступал в Тенишевском училище, на вечере в пользу раненых воинов. Вместе с ним читали стихи С. Городецкий, О. Мандельштам, М. Кузмин, Ф. Сологуб. Но для Антокольского существовал, конечно же, один Блок. «Его творчество оказало решающее влияние на мои первые, робкие и неуклюжие попытки выразить себя и свой мир в словах», — так сам Антокольский определил роль Блока в своей поэтической судьбе. С полным правом можно сказать, что Антокольский вступал в поэзию под знаком автора «Страшного мира» и «Стихов о Прекрасной Даме».
Когда он стал студийцем, стихи продолжали извергаться, по его собственному выражению, «как из помпы». В них и раньше были подсказанные Блоком и столь распространенные в те годы образы Пьеро, Арлекина, Пиковой дамы, Кармен. Театральная среда, куда попал юный поэт, дала новую пищу его фантазии. Так возникли «Кукла инфанты», «0бручение во сне», «Пожар в театре».
Революционные события не разлучили Антокольского с привычным миром традиционных театральных образов. Но в его по-прежнему романтических юношеских стихах впервые зазвучали гражданские мотивы. Сказалось давнее увлечение русской историей, возник образ Петра, воспринятый сквозь Пушкина и Блока.
Пафос строительства новой жизни, охвативший молодую интеллигенцию в первые же послеоктябрьские дни, с такой силой овладел Антокольским, что работа в студии стала казаться ему недостаточно действенной и полезной. Вместе с Б. Захавой и А. Орочко он поступил на службу в жилищный отдел Моссовета. Захава был его начальником, Орочко выполняла обязанности не то секретаря, не то делопроизводителя. Жилотдел помещался в нынешнем здании Музея В. И. Ленина. Перед Антокольским каждый день проходили сотни командировочных, демобилизованных и прочих бездомных граждан, одиноких и многосемейных. Все они по той или иной причине не имели крыши над головой. Задача состояла в том, чтобы так или иначе удовлетворить их нужды. Разумеется, это удавалось далеко не всегда. В обязанности Антокольского входило по возможности ознакомиться с существом каждой просьбы и либо допустить просителя к начальнику, либо сразу отказать в помощи.
Впрочем, служба в жилотделе продолжалась недолго. Ее заслонили другие многочисленные заботы: Антокольский одновременно преподавал сценическое искусство в воинской части на Разгуляе и в детском доме на Пречистенке, днем репетировал в студии, а вечером спешил в Кафе поэтов на Тверской, весьма популярное среди литературной молодежи.
«Кафе это было, — вспоминает Антокольский в автобиографии, — странное и подозрительное учреждение, где вместо кофе подавали заваренный на кипятке толченый уголь, подслащенный зловещим сахарином, а у бедных неизвестных поэтов не было никаких слушателей, за исключением друзей да нескольких угрюмых командированных, не знавших, как убить вечер».
Здесь Антокольский впервые увидел Валерия Брюсова, стихами которого уже давно увлекался. Брюсов редактировал тогда временник Литературного отдела (Лито) Наркомпроса «Художественное слово». Вокруг Брюсова собиралась поэтическая молодежь — А. Адалис, С. Буданцев, В. Ильина, В. Ковалевский. «Он был, — пишет Антокольский, — отличным, страстным и преданным делу организатором и руководителем поэтической молодежи, отдавался добровольно взятым на себя обязанностям с огнем, с полемическим задором».