Потом завязался длинный разговор, уже не имевший никакого отношения к стихам, — о том, как Ваня Г. живет в Москве, какие у него планы, как идет учение в институте, где его родители, есть ли у него девушка...
Уходя, Ваня долго и благодарно тряс руку Павла Григорьевича, а со мной попрощаться забыл.
После его ухода Антокольский пытался убедить меня, что нисколько не устал и готов отвечать на все вопросы, но я видел, что он все-таки утомлен, и решил не задерживаться. Мы условились о следующей встрече, и я с миром уехал. У меня вовсе не было ощущения, что я съездил зря. Теперь я уже не представлял себе будущего очерка об Антокольском без эпизода с участием Ивана Г.
Следующая моя встреча с Павлом Григорьевичем оказалась очень похожей на первую. Едва мы успели сказать друг другу несколько слов, как у калитки остановилась машина и из нее вышли необыкновенно оживленные Ярослав Смеляков и Сергей Васильев. Я тотчас же был оттеснен на задний план. Начались разговоры о поэтических делах, была вызвана дачная соседка Белла Ахмадулина... Где уж мне было пробиться со своими вопросами.
В третий раз мы условились встретиться в Москве, куда Павел Григорьевич должен был приехать на несколько дней. Но и эта встреча, в сущности, не состоялась, — только мы сели рядышком и я достал свой блокнот, как раздался звонок в дверь и появился Николай Любимов. Сразу пошел разговор о серии «Мастера поэтического перевода». В этой серии готовилась к изданию книга французских поэтов в переводе Антокольского, с предисловием Любимова. В результате я снова удалился не солоно хлебавши...
После каждой несостоявшейся встречи я утешал себя тем, что и она все равно «работает» на меня, помогая ощутить ту атмосферу, в которой живет Антокольский и вне которой нельзя понять ни его жизни, ни его поэзии. Кто знает, может, так оно и было?
В конце концов я добился своего — мы не раз встречались с Павлом Григорьевичем, мне удалось ознакомиться с его архивом и задать ему все необходимые вопросы.
Рассказывать о моих состоявшихся встречах с Антокольским я не стану — так или иначе они вошли в предлагаемый вниманию читателя очерк. Без них я не смог бы его написать.
П. Антокольский.
Рисунок Л. М. Антокольского, дяди поэта. Москва, 1913 г.
ЖИЗНЬ ПЕРВАЯ
«ВЗВИВАЕТСЯ ЗАНАВЕС ВЕКА»
Две страсти, соперничавшие друг с другом, владели Павлом Антокольским в молодости. Одна из них — к поэзии, другая — к театру.
Окончив к восемнадцати годам московскую гимназию, он поступил на юридический факультет, решив пойти по стопам отца-адвоката. Но мечта стать актером пересилила юриспруденцию: вскоре он бросил университет и поступил в Студенческую драматическую студию. Она помещалась в Мансуровском переулке, и руководили ею артисты Московского Художественного театра.
Так Антокольский написал через пятьдесят с лишним лет, вспоминая начало своего жизненного и творческого пути.
Сохранились и опубликованы протоколы уроков Е. Вахтангова в Мансуровской студии. Запись от 5 декабря 1914 года начинается так: «Антокольский читает Пушкина «Я вас любил...» Затем играется этюд: на гимназическом балу Антокольский, гимназист VIII класса, товарищ Шпитальского, знакомится с гимназисткой — Алеевой, которая ему нравится».
Следует примечание: «Показ П. Г. Антокольского при поступлении в Студию». Н. Шпитальский — актер, один из организаторов студии. Е. Алеева — ученица Вахтангова, впоследствии заслуженная артистка РСФСР.
Об этом знаменательном эпизоде своей биографии Антокольский подробно рассказывает в «Повести временных лет»: «Вызванный Вахтанговым на сцену, я прочел два стихотворения Пушкина: «Для берегов отчизны дальной...» и «Я вас любил: любовь еще, быть может...» Прочел, как всегда читают на таких испытаниях: противным сдавленным голосом, еле дыша от напряжения и не зная, куда девать руки и глаза. Затем последовал так называемый этюд. В помощь мне была послана смешливая, угловатая, стриженная под курсистку блондинка, и Вахтангов предложил нам разыграть знакомство на какой-то вечеринке. Наше дело было придумывать подробности, говорить что вздумается. Я робел, конфузился, зато партнерша моя была мила, старалась разговорить меня, сунула мне какой-то цветок. Я тщательно старался продеть его в петлицу, сломал и сконфузился окончательно. В зале раздался смех, а Вахтангов крикнул: «Спасибо, достаточно».