На следующей странице дневника, как его прямое продолжение, начинаются первые наброски поэмы о сыне, первые строки, не вошедшие в нее:
Вскоре пришла похоронная. В ней сообщалось, что младший лейтенант Владимир Павлович Антокольский убит 6 июля и похоронен в Орловской области, в семистах метрах восточнее деревни Сусея.
Пришел также перевод на сто рублей — эти деньги были найдены в кармане убитого Володи. Они пролежали в ларце около четверти века, эти десять старых червонцев, и теперь лежат передо мной вместе с похоронной и талоном к почтовому переводу. На нем штамп ППС 134.
Еще одно письмо пришло от Севрина. Он выполнил просьбу отца и написал о последних минутах жизни сына: «В один из июльских дней мы получили боевой приказ: двинуться в бой. Это было на притоке р. Жиздра — Рессета Орловской области. И в первой схватке его сразила вражеская разрывная пуля. Он лежал в окопе. И, повидимому, хотел подойти к своему орудию. Только поднялся с окопа, и ему ударила в верхнюю губу — пробила и в полости рта разорвалась. И в этот же миг жизнь любимого товарища Володи закончилась. Похоронили его на берегу этой реки Рессета, между четырьмя небольшими дубами».
«Дорогой Вася! — писал Антокольский 14 сентября. — Спасибо тебе за второе письмо о моем сыне, о его гибели... Ты столько сделал для меня своими письмами, что мне захотелось обратиться к тебе на «ты», как к родному сыну, — ты не обидишься на это? Милый дружок, если будет время и охота, напиши как-нибудь, о чем вы говорили с Володей, что он рассказывал. Ведь после 18 июня Володя ничего не писал мне, так что я совсем не знаю, как он прожил последние дни своей короткой жизни... Когда ты вернешься к мирному труду уже другим, взрослым человеком, будет у тебя любимая женщина, жена и подруга, достойная тебя. Пускай она родит тебе хорошего сына. Пожелаем этому будущему человеку — никогда, никогда не воевать, жить и жить на зеленой, свободной советской земле, под солнцем великой ленинской правды, за которую сегодня льется кровь».
Читатель, вероятно, уже догадался, по какой горестной и тяжкой причине это письмо сохранилось в архиве Антокольского.
Да, и оно вернулось в Москву с той же роковой надписью: «Адресат выбыл...» Вася Севрин прожил на свете только на два с половиной месяца дольше своего друга Володи Антокольского.
Так оборвалась последняя фактическая нить, связывавшая отца с жизнью и смертью сына.
«Веселый гам», паривший в доме на улице Щукина, сменился безысходным горем.
Эти слова, полные дружества и любви, написала М. Алигер, но опять-таки их могли повторить вместе с нею многие поэты, да и не только поэты, находившие приют в доме на улице Щукина.
Сила дружества помогала сердцу отца справиться с выпавшим на его долю безмерным горем.
Перебираю многочисленные телеграммы, пришедшие после гибели Володи. Вот одна из них — из Чистополя: «Глубоко чувствую твой удар горюю вместе целую Пастернак». Вот строки из одного письма с фронта: «Ты написал мне как старшему сыну, и я хочу им быть. Ты знаешь, как я люблю тебя, теперь я нашел форму для этой любви — она сыновья». Письмо прислал Долматовский.
Сердечное участие друзей, конечно, помогало, но не могло воскресить Володю. Дать ему новую — на этот раз вечную — жизнь могло только творчество. И Антокольский с головой погрузился в работу над поэмой о сыне.