К «Вступлению» Антокольский быстро охладел и никогда к нему не возврашался — выраженные в нем мысли и чувства, видимо, очень скоро потеряли для него свой программный смысл. Зато полностью и до сих пор сохранили этот смысл стихи, вошедшие в «Заключение». Достаточно напомнить, что здесь были впервые сказаны слова о неприбранном будничном горе.
Беру книгу «Действующие лица», вышедшую через пять лет. В ней тоже есть «Заключение». Я уже цитировал его: «Клянясь губами жаркими, сухими — не изменять ей. Никогда. Ни с кем». Эту клятву поэт дает правде века. Такова его поэтическая программа. Что же касается вступления, то на этот раз его заменяет «Пролог»: «Взвивайся, занавес! Пора. Дай руку, век! Пора».
Беру «Четвертое измерение», вышедшее почти через сорок лет после «Третьей книги». В нем тоже есть «Вступление» и «Заключение».
«Вступление» на этот раз написано прозой. В сущности, это стихотворение в прозе. Автор говорит о самом главном для поэта — о Времени, о его тайне. «Для поэта время есть реальная протяженность, благодаря которой длится сознание». «Вступление» вводит читателя в самую суть книги, в то, что важнее всего для автора. В «Заключении» поэт как бы подводит итог — не только этой книге — и вглядывается в будущее: «В дальний путь снаряжается старость. Вслед за ней продолжается юность».
Из многих вступительных стихотворений, открывавших книги Антокольского, одно заслуживает особого внимания. Оно написано в 1951 году.
Некогда оно тоже называлось «Вступление» и открывало книгу «Десять лет», вышедшую в 1953 году. Затем оно получило подчеркнуто программное название — «Поэт и время». Издавая двухтомные собрания своих стихов и поэм, Антокольский неизменно ставит его во главе раздела «Середина века».
Программный смысл стихотворения становится ясен уже с порога: «Я книгу времени читал с тех пор, как человеком стал». Вслед за этим поэт обращается к своему давнему содружеству с Клио:
Всем, что поэт сделал, он обязан музе Истории. Она шла с ним, «держа священный свиток мятежа», ей внятны все голоса жизни, она дала поэту силы пережить тяжкое горе военных лет. Дружбу с ней он мечтает сохранить до конца пути: «Я ей отдам на сотни лет беречь партийный мой билет».
Этим экскурсом в прошлое, оценкой настоящего и взглядом в будущее Антокольский начинает свою середину века, свою четвертую жизнь в поэзии.
Прошло тридцать лет с тех пор, как Брюсов напечатал его в своем временнике «Художественное слово».
Позади три жизни, прожитые в поэзии: двадцатые годы с их бурно-стремительным движением вперед и выше, с поэмами и стихами, полными ветра Истории и прочно закрепившими за их автором славу мастера высокой поэтической культуры; тридцатые годы, когда жизнь страны врывалась в стихи, властно требуя воплощения, когда его собственное движение вперед замедлилось, но столько сил души было отдано друзьям из братских республик и младшим собратьям по поэтическому цеху; наконец, сороковые годы со всеми их жестокими испытаниями и утратами, с ежедневным бессонным трудом во имя победы, с предельным напряжением душевных сил, навсегда запечатлевшимся во всенародно признанной поэме о сыне.
Теперь, после победоносного окончания великой войны, в середине века, Антокольскому предстояло начать новую — четвертую по счету — жизнь в поэзии.
Когда кончилась война, ему было около пятидесяти. В этом возрасте поэты порой переходят на прозу: «Лета к суровой прозе клонят, лета шалунью рифму гонят». Но Антокольского ждала другая судьба. У его четвертой поэтической жизни оказались счастливые источники, надежно питавшие ее и продолжающие питать до сих пор.
В обширной библиотеке Павла Григорьевича среди классиков и современников, среди бесчисленных стихотворных сборников, подаренных сверстниками и учениками, среди книг французских поэтов, уже переведенных или дожидающихся своей очереди, среди даров украинской, грузинской, армянской, азербайджанской поэзии, среди альбомов с репродукциями художников всего мира бережно хранится толстая тетрадь в цветастом ситцевом переплете. На первой странице рукой владельца старательно выведено: «Книга друзей».
Содержание этой единственной в своем роде книги составляют стихи, подаренные Антокольскому. Да, именно подаренные. Нередко это довольно известные стихи известных поэтов.