После первой поездки на Восток возникла «Сила Вьетнама». В этой своеобразной книге путевая проза перемежается стихами и переводами из вьетнамских поэтов. Мы не только многое узнаем о Вьетнаме, его истории, экономике, культуре и искусстве, но и вдыхаем влажный воздух страны, любуемся ее необычными для нашего глаза пейзажами, знакомимся с ее героями, чьи сердца бьются в лад с нашими сердцами.
Стихи Антокольского о Вьетнаме не просто отклики на очередную заграничную поездку. Они прочно вошли в творческую биографию их автора. Это произошло прежде всего потому, что ни одно из них не принадлежит к разряду так называемых путевых зарисовок. Антокольский меньше всего коллекционирует экзотические подробности и вовсе не стремится поразить воображение читателя эффектной и броской деталью. Впервые оказавшись в столь далекой и столь незнакомой стране, он с жадным интересом вглядывается в ее жизнь и по своему давнему обыкновению размышляет — об исторических судьбах страны, о борьбе ее народа за свое счастье, о прошлом, настоящем и будущем Вьетнама.
Антокольский как бы даже соглашается с Киплингом: ведь действительно было время, когда «желтый в белом видел врага и в джунгли бежал от пули», а «белый видел сплетенья жил, костей и мускулов крепость». Но всей своей образной логикой «Сила Вьетнама» опрокидывает вывод, сделанный знаменитым британцем. «Антиномия Запада и Востока как неких неподвижных категорий давно уже снята для нас, — пишет Антокольский. — Земля кругла, и от крайней точки киплинговского «востока» рукой подать до киплинговского «запада». Ту же мысль он выражает и в поэтической форме: «Но наша Земля недаром кругла, летит она не напрасно», «И если прямо на запад идти, вернешься домой с востока!»
Советского человека, попавшего во Вьетнам, в первую очередь привлекает не то, что разъединяет Запад и Восток, а то, что их сближает: «Нет на Земле такого угла, где кровь не была бы красной». Герой стихотворения «Сорок третий год» — одного из лучших стихов вьетнамского цикла — рядовой боец партизанской армии, «последний связной с подпольем в джунглях». Рассказ о вьетнамском подпольщике, совершающем свой героический путь, прерывается внезапным отступлением: «В тот самый день и час в Сталинграде трубила победу волжская вьюга». Вьетнамский партизан, пробивающийся в джунгли, так же не подозревает о своем величье, как русский солдат, берущий в плен фон Паулюса. Оба они — и вьетнамец и русский — сражаются под одними и теми же знаменами свободы: «На двух концах земного пространства одно творилось правое дело».
В «Сорок третьем годе» Киплинг не упоминается, но все стихотворение, от начала до конца, полемизирует с ним. «Ничтожны все расстоянья пред этим!» — восклицает поэт, имея в виду великое братство народов всего мира в борьбе за свою независимость и свободу.
Стихи о Вьетнаме, как уже сказано выше, остались в творчестве Антокольского, но формула «был Запад. Сегодня — Восток» все-таки преувеличена. Теме Востока не суждено было сыграть в четвертой поэтической жизни Антокольского такой роли, какую тема Запада сыграла в первой. Дело здесь вовсе не в поэте, а в обстоятельствах совсем другого, неизмеримо более широкого характера. Впрочем, при самой высокой оценке стихов о Вьетнаме их все-таки нельзя предпочесть, например, «Бельгийским балладам».
Давно уже отмечено, что Антокольский как никто из современных поэтов одарен свободой перемещения во времени и пространстве.
Оказавшись в бельгийском городе Дамме, поэт тотчас вспоминает гёзов, борцов за Фландрию. Да и как же не вспомнить о гёзах, если он писал о них еще в поэме «Армия в пути»...
Бельгийские баллады возникли через сорок лет после стихов о Швеции, Германии и Франции. Но зрение поэта не стало менее острым, темперамент не оскудел, сила обличения не только не притупилась, но приобрела новый оттенок— сатирический. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочесть любую из бельгийских баллад — «Балладу о пропаганде», где Старый Скептик и Буржуа развертывает свое убийственно саморазоблачительное кредо, «Балладу о поэзии», где звучит издевка над кабинетно-магнитофонной профанацией поэтического творчества, или «Балладу сюрреалистическую», где поэт, иронически используя ультрасовременные литературные приемы, как бы вступая на их собственную территорию, посмеивается и над ними и над всем тем торгашески-манекенным миром, который он увидел дождливой ночью на улицах ярко освещенной западной столицы.