Более поэтическим и глубоким образ Лермонтова предстает, на мой взгляд, в рассказе «Казнь Мартынова», хотя визуально он присутствует лишь в самом начале рассказа, в роковые минуты дуэли. Основа сюжета — судьба человека, который убил Лермонтова и этим обрек себя на медленную, тридцатилетнюю казнь. В рассказе о Мартынове Антокольский вновь выступает в роли самостоятельного художественного исследователя: на этот раз он исследует душу человека ничтожного, пустого, мечущегося от напрасных попыток самооправдания к столь же тщетным запоздалым раскаяниям.
В прозе Антокольского без труда различаются лучшие черты его поэзии — неизменно верное чувство времени, неподдельный историзм, завидная точность языка и стиля. В то же время Антокольский демонстрирует в своих рассказах и новые для себя качества, — прежде всего, глубину психологического анализа.
Выпустив в 1960 году книгу «О Пушкине», Антокольский продолжал работу над пушкинским творчеством. Он написал и включил в «Пути поэтов» большую статью о «Евгении Онегине». Статья кончается так: «Чувство истории стало доминирующим в творческой практике Пушкина, в его тревожных поисках и огромных открытиях. Оно и было тем «магическим кристаллом», который дался Пушкину в руки как никому другому до него». Таков итог многолетних размышлений Антокольского над творчеством Пушкина.
Утверждая, что пушкинским «магическим кристаллом» было чувство истории, Антокольский не совершает открытия.
Его слова представляют другой важный интерес: они помогают понять, какое значение имел Пушкин для него самого, какие черты в необъятно-многообразном творческом облике великого поэта были ему особенно близки.
В поэме «Кощей» есть такие строки:
Почти через десять лет в одной из статей военного времени, цитируя знаменитые тютчевские слова: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые», Антокольский пишет: «Одних история на годы ошарашивает, других — навеки окрыляет». Видимо, эта мысль кажется ему важной.
Мы вправе придать этой мысли свое толкование: некогда сам Антокольский был «ошарашен» историей. Тогда в его стихах являлись Горгоны и Химеры, служившие благодарным материалом для литературных пародий. Но, сначала «ошарашив» Антокольского, история впоследствии «окрылила» его навсегда.
Овладев ее «магическим кристаллом», он, собственно, и стал самим собой, тем Антокольским, чье творчество неотъемлемо вошло в советскую поэзию, заняло в ней место, принадлежащее только ему одному. Так он стал поэтом Истории и поэтом Времени.
Один из самых сокровенных образов поэзии Антокольского — образ Времени, которое, шумя крыльями, летит над головой человека. Рассказывая о героическом вьетнамском партизане сорок третьего года и о нечеловеческих испытаниях, выпавших на его долю, поэт пишет: «Меж тем вверху в исполинских гулах летело время, ширяя крылами». В лирическом стихотворении, написанном накануне тридцатой годовщины Октября, читаем: «Так и было! Но время летит, как летело когда-то. Слышишь, крылья шумят над твоей и моей головой». А вот строки, посвященные Марине Цветаевой: «Не оборачивайся! Слышишь? Снова шумит крылами время над тобой». Наконец, в поэме «Пикассо» Время само обращается к герою: «Я лечу над тобой, художник. Как шумят мои крылья — слышишь?»
В рассказе «б октября 1833 года» мы также находим тот же дорогой сердцу поэта образ: «Меж тем в дальних комнатах, одни вслед за другими, часы отзвонили двенадцать ударов. Он слышит над собой слитный, ничем не колебимый, широкий шум. Это крылья летящего времени».
Крылья Времени как бы осеняют человека. Если он слышит над собой шум этих крыльев, значит, Время считает его своим. Если он перестанет слышать этот «слитный, ничем не колебимый, широкий шум», значит, с ним случилось самое страшное в жизни.
О чем бы ни писал Антокольский, он постоянно слышит, как над его головой шумят крылья Времени. Может быть, это и есть главная индивидуальная особенность его поэзии, резко характерная, личная, именно ему свойственная черта. По ней мы всегда можем узнать каждое его стихотворение.
Порой гул Времени становится у Антокольского темой произведения. Такова историческая поэма «Океан». Каковы бы ни были ее достоинства и недостатки, написать ее мог только Антокольский. Только у него мог родиться ее замысел, только в его поэзии могли возникнуть отделенные друг от друга столетиями исторические сцены, которые проходят перед нами как бы в раскатах мировой грозы, при мгновенно вспыхивающем и так же быстро гаснущем блеске молний.