От наложницы исходил аромат ванили. Чунь И жадно вдыхал тонкий запах тела, излучавшего счастье и покой, и ей не сразу удалось освободиться.
Утром у меня было плохое настроение из-за приснившегося кошмара. Как и во все предыдущие дни, я помнила лишь ощущение пережитого страха, но не детали. Даже выйдя из своей комнаты на яркое солнце, я испытывала настоящий ужас. Наш учитель недомогал, и я была вольна распоряжаться своим временем. Служанка, недовольно ворча, подсадила меня на кипарис, я перелезла на стену, открыла принесённую с собой книгу, но сосредоточиться на чтении не смогла. Написанные на бумаге стихи были безгласны, а тишина меня угнетала.
Я отложила томик и устремила взгляд на окрестности.
Горы вокруг озера ещё не оделись в весенний наряд и напоминали две обнажённые руки, держащие в ладонях зеркало.
Я вспомнила стихотворение шестого Далай-ламы,[8] которое мой отец велел перевести с тибетского:
Владыка смерти и ада,
Ты, владеющий зеркалом деяний,
Освободи меня от этой жизни
И благослови в следующей!
Я тут же укорила себя за эти строки — они показались мне дурным предзнаменованием, — взялась было снова за книгу, но потом решила отправиться к Матушке. Служанки сказали, что она пошла в покои Батюшки взглянуть на привезённое шитьё. Мне вовсе не хотелось видеть отца, но я мечтала увидеть новый полог для кровати: самые искусные вышивальщицы провинции должны были вышить на нём девятьсот девяносто девять бабочек. Волшебный полог прогонит гадкие кошмары!
Чтобы не столкнуться с Батюшкой, я вошла через дверь для слуг. Они дремали, устроившись на ступенях лестницы, я поняла, что мой родитель ещё отдыхает. Я прошла через маленькую гостиную, зал каллиграфии, миновала спальню и проскользнула в библиотеку, чтобы оттуда пробраться в комнату к Матушке. Резной стеллаж с книгами разделял помещение для чтения и шкафы с фолиантами. Полукруглая дверь была занавешена кисеёй.
Неожиданно я услышала лёгкое покашливание, осторожно убрала несколько книг с полки и увидела спину отца.
Он что-то писал.
Я собиралась бесшумно ускользнуть, но тут в покои ворвалась разъярённая третья наложница.
— Господин! — закричала она. — Вас обманывают, господин! Эта жирная сука, первая наложница, обесчестила вас!
Отец поднял голову.
— Я хотела навестить её, ветер отогнул полог, и там был Чунь И — в объятиях этой недостойной твари!
Отец отбросил кисть и вскочил. Перепуганная женщина отпрянула в сторону, но продолжила:
— Накажите её, хозяин! — завывала она со слезами на глазах. — Чунь И был в ужасе, хотел уйти, но мерзавка не пускала его, обнимала, шептала непристойности… Господин, нужно её высечь, вздёрнуть…
Стул отца с грохотом опрокинулся на пол. На шум прибежали слуги, и отец послал их за первой наложницей. Через несколько минут они вернулись и сообщили, что женщину мучит удушье и она не может встать с постели.
Отец сорвал со стены саблю деда, отшвырнул доносчицу, которая делала вид, будто хочет его удержать, и бросился к двери. В этот момент в комнату вошла Матушка с вышитой шалью в руках. Отец оттолкнул её с криком, что никто его не остановит. Матушка растерялась и принялась допрашивать слуг, но никто не мог ничего ей толком объяснить. Мой отец был уже за дверью, Матушка догнала его и попыталась отобрать саблю. Он ударил её по лицу.
— Сегодня, — сказал он, смеясь, как одержимый, — я перережу нить, привязывающую меня к этому замшелому миру.
Злобная гримаса исказила его лицо.
— Не будет ни наследника, ни вырождения. И я умру со спокойной совестью.
Матушка снова кинулась на него, повалила, схватила за ноги и крикнула слугам, чтобы отняли у хозяина оружие. Он грозился убить всех, кто посмеет его тронуть, и поранил остриём сабли одного из лакеев.
Я развернулась и пустилась прочь так быстро, как позволяли мои перевязанные ноги. Миновала свою комнату и вбежала к брату. Он лежал, закинув руки за голову, и задумчиво глядел в потолок.
Он улыбнулся и спросил о причине моих слёз.
— Что ещё я натворил? — легкомысленным тоном спросил Чунь И. — Наставник заболел, и я остался дома.
— Ему всё известно, как и мне! — со злым смехом отвечала я. — Можешь ничего не объяснять. В эту минуту наш отец держит в руке острую саблю, а Матушка пытается его остановить.
Чунь И изменился в лице и сел на постели. В этот момент появился запыхавшийся слуга и стал умолять его спрятаться.
Брат испугался.
— Что мне делать, сестрица? — растерянно спросил он. — Что же мне теперь делать?
— Подставить шею и заплатить за дерзость.
Из сада донёсся ужасный шум. Мы оба вздрогнули, переглянулись, и я бросила Чунь И туго набитый кошелёк.
— Здесь мои драгоценности и золото, что я получила в подарок. Беги, спасайся, не медли.
Лицо брата выражало растерянность и досаду. Он никогда не думал о расставании с семьёй. Трусость Чунь И возмутила меня.
— Чтобы проложить себе дорогу в жизни, мужчина должен быть один. Чего ты ждёшь, бездельничая день и ночь под крышей отцовского дома? Хочешь стать курильщиком опиума? Беги отсюда. Твоё будущее — там, в большом мире!
Я протянула руку и рывком поставила Чунь И на ноги.
Мой онемевший от ужаса брат взял немного одежды, деньги и украшения, я помогла ему собрать узелок, и он повесил его за спину. Конюший оседлал коня, служанка, которую я послала на кухню, принесла припасы и фляги с водой. Брат сел в седло, и я приказала открыть ворота. Он огляделся вокруг, всё ещё не решаясь отправиться в путь.
Крик во внутренних покоях вывел его из оцепенения. Лошадь фыркала, нетерпеливо била копытом. Чунь И обернулся.
— Куда мне ехать? — спросил он.
— В Пекин, в столицу!
— Когда я смогу вернуться?
Вопрос остался без ответа: лошадь уже неслась вниз по широкой извилистой дороге.
Я вышла за ворота.
Неукротимое величие внешнего миро повергло меня в дрожь.
— Прощай! — крикнула я. Слёзы застилали мой взгляд. — Мы ещё увидимся, братец!
Я вытерла глаза тыльной стороной ладони. Чунь И обернулся в последний раз, и вскоре фигура всадника превратилась в чёрную точку, а потом и вовсе исчезла во тьме долины.
Я вернулась в дом, горько рыдая. Меня пугала неизвестность, ибо я не знала, было ли моему старшему брату предначертано покинуть отчий дом и блуждать по миру или нет.
Я могла посоветовать Чунь И укрыться у друзей и переждать гнев Батюшки.
Вместо этого я сама приняла решение и спутала карты Судьбы.
Наступила ночь, и на небе зажглась луна.
Горы-исполины потягивались, вздымались вверх, глумясь над путником.
Чунь И гнал коня, оставляя за спиной собственный страх.
До Пекина тысячи ли[9] пути, думал он. Южная дорога — красивая, широкая и тенистая. По ней едут караваны, бродячие торговцы и ремесленники. Небольшие сёла, богатые деревни и густо населённые города сменяют друг друга. Сев на корабль в Чундзине, можно спуститься по Голубой реке на юго-восток страны, а оттуда отправиться на север, насладившись тёплой погодой и прогулками по городкам, с древности знаменитым красотой своих окрестностей и женщин.
Вторая дорога короче. Если поехать на северо-восток, он достигнет западного рукава Жёлтой реки. По Шёлковому пути перейдёт через Стену и окажется в древней столице Сяне. Переправившись через реку, он поскачет на Пекинскую равнину.
Правда, слуги видели, как он уезжал. Даже если Чунь Нин не выдала его, остальные могут заговорить под пыткой, и тиран пошлёт верных людей, чтобы вернуть его домой пленником.
Следует выбрать дорогу, о которой никто не знает. Чунь И вспомнил, как однажды на охоте монголы рассказали ему, что когда-то, во время великой суши, несколько семей отправились на север, перешли через горы, пересекли пустыню и добрались до монгольских степей. Оттуда к Пекину ведёт великая тропа татар.