Сузан смотрела в его серые глаза и читала в них правдивый ответ – боязнь потерять Джинни… и боль.
Почему же она тогда считала, что этот человек ненавидит детей? Не хочет иметь ребенка? Неужели она могла так ошибиться?
Мертвую тишину прервал трезвон дверного колокольчика.
– Доктор… – прошептала Сузан, словно пробуждаясь ото сна и делая движение к двери.
Но Ричард не дал ей подняться.
– Сначала ответь мне: ты дашь мне шанс? Да или нет?
Сердце Сузан болезненно сжалось. Она переживала мучительную борьбу с собой. Наверное, Ричарда вообще нельзя было пускать на порог, позволять ему касаться ребенка… Но теперь она просто не могла отказать ему в такой простой и естественной просьбе. В конце концов Сузан видела, как он смотрит на дочь – с неутоленной тоской и с безграничной нежностью. Как зачарованная, глядя ему в лицо, она кивнула.
– Да, Ричард… Да.
– Спасибо. – Голос его был хрипловатым от переполняющих его чувств. – Обещаю, что ты об этом не пожалеешь.
Звонок повторился, и Сузан снова попыталась встать.
– Сиди, я сам открою, – сказал Ричард и скрылся в прихожей.
Несколькими часами позже Сузан могла припомнить этот разговор как крохотный оазис покоя в безумной круговерти. Все остальное слилось в непрекращающийся кошмар. С момента приезда врача жизнь словно убыстрилась, превратившись в некое подобие ускоренной киносъемки.
Доктор Оруэлл сказал, что ребенка нужно срочно везти в больницу. Сузан с трудом помнила, как все происходило: она каким-то образом оказалась на заднем сиденье автомобиля с Джинни на руках. Ричард сидел за рулем и гнал машину с бешеной скоростью, будто они опаздывали на пожар. Но Сузан не видела мелькающих за ветровым стеклом пейзажей, не слышала шума дождя. В голове ее звучало единственное страшное слово – коклюш. Врач подозревал у Джинни коклюш, причем в третьей, спазматической форме.
Разум Сузан парализовал ужас, и она двигалась автоматически: послушно пошла, куда указали, отдала Джинни медсестрам, потом сидела в маленькой палате бледная как смерть.
Труднее всего оказалось выпустить Джинни из рук. Несчастную мать убивала собственная беспомощность, сознание того, что она ничем не в силах помочь своему ребенку. Девочку уложили в постель, слишком большую для такой крохи, и она лежала там, скорчившись, как сломанная кукла, заходясь в приступах удушающего кашля. Ей делали уколы, подсоединили какие-то трубки… Сузан не понимала, зачем все это нужно, она могла только сидеть и ждать. И молиться.
Если бы рядом не было Ричарда, она, наверное, впала бы в отчаяние. Но он был тут – надежный, готовый помочь. Он обнял ее за плечи, прижимая к себе, и в этих объятиях не было ничего от вожделения. То было прикосновение товарища по несчастью.
От теплых рук Ричарда исходило ощущение покоя и надежды. Сузан была не одна.
– Ох, Ричард… – прошептала она, закрывая глаза. – Моя доченька…
– Я понимаю.
Потом они долго молчали, сидя рядом и держась за руки. Голову Сузан положила ему на плечо, словно не в силах выдержать тяжесть страшных мыслей. Ричард прижался щекой к ее спутанным волосам. Как бы он хотел взять у нее всю боль, все отчаяние! Но и он тоже оказался беспомощен в сложившейся ситуации. Ему хотелось стонать от бессилия.
Это был самый долгий день в жизни Сузан. А за ним пришла самая долгая ночь. Томительные часы тянулись один за другим, и в бесконечной пытке бессилием помогало лишь осознание того, что рядом есть Ричард. Врачи и медсестры сменяли друг друга, они что-то делали с Джинни, с ее маленьким телом, таким жалким и беззащитным. В горле Сузан стоял комок. Она даже плакать не могла, так были напряжены ее нервы.
Ричард все это время присутствовал как бы на заднем плане. Он делал все, о чем Сузан его просила, приносил бесчисленные чашки горячего кофе или просто стоял рядом, не отрывая взгляда от Джинни. Именно это и было нужно Сузан – молчаливое и постоянное сочувствие.
Стены палаты украшали забавные изображения героев мультфильма про Винни-Пуха.
– Если… если что-нибудь случится, – прошептала Сузан после долгого молчания, – я не смогу больше видеть книжек про Винни-Пуха… и мультфильмов… и игрушек…
– Сью, не говори так! – Ричард накрыл ее руку своей сильной широкой ладонью. – Ничего плохого не случится. Я только что обрел дочь и не собираюсь ее терять. Она выздоровеет.
Сузан попыталась улыбнуться. Губы ее дрожали.
– Ты… можешь это обещать?
Он крепче сжал ее ладонь.
– Нет, не могу. Но если я хоть что-то понимаю в Джинни, она настоящий боец… как и ее мать.
– В ней много и от отца, – слабо улыбнулась молодая женщина. – Она такая же упрямая.
– В самом деле? – Взгляд Ричарда посветлел. – Тогда нам не о чем волноваться. Джинни победит эту заразу, она справится.
Часы проходили за часами. А Сузан казалось, что это были годы. Ричард по-прежнему держал ее за руку, пальцы их переплелись. Состояние Джинни не ухудшалось. И по мнению доктора Оруэлла, это был хороший признак – малышка боролась.
Она боролась, а родители, сидящие возле ее кроватки, ничем не могли ей помочь. Ричард был так измотан и физически, и морально, что не чувствовал почти ничего – только ставшую привычной боль в сердце. Действуй же, не сиди сложа руки! – требовала одна часть его сознания, но другая возражала, что тут ничего нельзя поделать.
Разве что ждать.
– Ты не расскажешь мне о Джинни? – нерешительно попросил он, заглядывая Сузан в глаза.
В какой-то момент ему показалось, что она откажется. Но Сузан нервно облизала губы и спросила:
– А что бы ты хотел знать?
– Да хоть что-нибудь. Давай с самого начала. Как проходила беременность?
– Не знаю, мне же не с чем сравнивать… Наверное, не очень тяжело. По утрам мучил токсикоз, вот и все.
Она не хотела рассказывать, что еще мучило ее по утрам, равно как и ночью, и среди бела дня… О невыносимой тоске по Ричарду, разрывавшей на части ее сердце.
– И родилась она конечно же в самое неудобное время суток – в четыре часа утра.
– А какая она была, когда родилась?
– Замечательная! Начала улыбаться, чуть ли не с первых дней жизни… Ей очень нравится засыпать под колыбельную. А больше всего она любит купаться, когда я опускаю ее в ванночку, она смеется от радости, начинает плескаться…
Сузан почему-то не могла посмотреть Ричарду в глаза. Она вдруг поняла, как сильно перед ним виновата. Если, не дай Бог, Джинни умрет, у нее останутся хотя бы воспоминания, у него же не будет и этого.
– Ты… нарочно это сделала?
– Что? – Неожиданный вопрос застал Сузан врасплох.
– Ну, забеременела.
– О нет! – Неужели Ричард думает, что беременность была частью хитроумного плана? – Нет конечно же. Просто однажды у меня была сильная мигрень, и я забыла принять таблетку… А потом вспомнила, но было уже поздно. Когда я поняла, что беременна, то пришла в отчаяние. Не знала, что делать, у кого просить совета. Мне же было известно, как ты относишься к детям…
– Я сам себя убедил, что не хочу детей, – резко перебил ее Ричард. – Я столько раз повторял это другим, что и сам почти поверил.
Сузан недоуменно уставилась на него.
– Что это значит, Ричард? Зачем ты себя убеждал?
Он какое-то время смотрел в пространство, словно пытаясь принять какое-то важное решение.
– Позже. На сегодня с тебя уже довольно волнений.
– Нет, скажи сейчас! Я имею право знать.
Она думала, что Ричард не ответит – так долго длилось его молчание. Наконец он вздохнул, оперся локтями о колени и положил подбородок на сцепленные пальцы.
– Хорошо… Я расскажу тебе то, что сам узнал, когда мне было двенадцать лет. – Голос его звучал монотонно без каких-либо эмоций. – Как только я начал проявлять интерес к противоположному полу, мама позвала меня к себе и кое-что поведала о моем отце. Она открыла мне, почему на самом деле он так напился в тот вечер.
Ричард не объяснил, что это был за вечер, но Сузан и сама догадалась. Вечер, в который его отец покончил с собой страшным и безумным способом, врезавшись на автомобиле в товарный поезд.