Оставалось одно средство, последнее.
«Налетела грусть, что ж, пойду пройдусь».
Я выросла в центре и окраины воспринимала как другой город. Не совсем Питер. А настоящий Питер был продолжением меня. Я не любовалась красотами. Дворцы, парки, мосты? Нет, все это было для меня воздухом, а воздух не замечаешь, пока он есть. Когда мне становилось душно на своей окраине, ехала в центр, причем на метро, чтобы бродить и не думать о машине, которую попробуй еще приткни куда-нибудь. Ходила, дышала Питером, растворялась в нем. Мне нравилось путешествовать, я любила многие другие города, но только он один был для меня местом силы — магическим, мистическим местом.
Выглянуло бледное солнце — особое декабрьское, с обещанием новогодних чудес, которых я давно уже не ждала. Но декабрь, вот такой, с солнцем и легким морозцем, все равно любила. Нос и уши пощипывало, зато вымораживало хандру. Идти по Невскому — это как плыть по течению, ни о чем не думая. Можно дойти до самой Лавры, а можно свернуть куда-нибудь — на Литейный, на Восстания или на Суворовский.
Иногда за меня решали светофоры: зеленый — шла дальше, красный — сворачивала. Сегодня завернуло на Восстания, и тут же какой-то замерзший парень сунул в руку флаер, который я не глядя положила в карман. Только потому, что поблизости не оказалось урны.
С Некрасова наперерез мне вышла женщина с коляской, и я машинально притормозила, чтобы пропустить, но огненно-рыжий водопад из-под ее шапки, ударив по глазам, выбил из прострации.
— Янка?! Ты?
С Яной Логиновой мы познакомились лет пятнадцать назад в детской больнице. Я лежала там с Аленкой. То есть Аленка лежала с отитом, а я сидела при ней в качестве санитарки. У Янкиного сына тоже была какая-то лорная болячка, и мы с ней подружились — как легко дружатся мамки в таких местах. Впрочем, особо тесных отношений не поддерживали, время от времени перезванивались или перекидывались парой слов в соцсетях, еще реже встречались поболтать.
Работала она на телевидении, сначала репортером, потом ведущей утренней программы. Я даже один раз побывала у нее на съемках в качестве приглашенной гостьи: рассказывала о сетературе. Правда, в последние года полтора она куда-то пропала. Программа ее закрылась, в сети Янка не появлялась, телефон был недоступен.
— Привет, Жень, — улыбнулась она. — Сколько зим! Куда исчезла?
— Я исчезла? Это до тебя не достучаться. Телефон вне сети, контактик мертвый.
— Да как-то так получилось. Уезжала, работала. И всякое такое…
— Внук? — кивнула я на коляску, лихорадочно вспоминая, сколько лет Янке и ее сыну. Она была моложе меня, но родила рано, вполне могла уже стать бабушкой. Хотя коляска сидячая, не грудной младенец.
— Дочка, — рассмеялась Янка. — Верочка. В октябре годик исполнился.
— Значит, все-таки вышла замуж? — я помнила, что у нее был какой-то постоянный мужчина, но она не выходила за него из-за сложностей с сыном. — Илья, да?
— Ой, нет. Вышла, но за другого. Слушай, а ты торопишься? А то пойдем ко мне, посидим, поболтаем? Я же тут рядом. Дом все никак достроить не можем. В Озерках, кстати. Будем соседями.
У Янки я никогда не была, поэтому согласилась не без любопытства. Жила она в огромной двушке, не слишком уютной — бич старых домов. Комнаты в тридцать-сорок квадратов и потолки три с лишним метра. Красиво, но как-то… на любителя, одним словом.
Распаковав такую же рыжую, как она сама, девчонку из миллиона одежек и поменяв подгузник, Янка запихнула ее в манеж к игрушкам.
— Пойдем на кухню.
Не успели мы устроиться за столом с чашками кофе, как открылась дверь в прихожей, и оттуда прилетело подростковым баском:
— Мумс, я пришел!
В кухню заглянул высоченный, наверно, под метр девяносто, широкоплечий блондин, настоящий богатырь, а за ним протиснулся мордатый кот. Парень поздоровался и полез в холодильник, а кот принялся отираться вокруг его ног.
— Алекс, а обедать? — возмутилась Янка.
— Попозже, — отмахнулся тот, сделал бутерброд и бросил кусок ветчины коту в миску. — Пойду Верунчика потискаю.
Из комнаты раздался счастливый младенческий смех, сопровождаемый неразборчивым бормотанием.
— Вот у меня нянька, — Янка отпихнула ногой кота, быстро подобравшего угощение и теперь выглядывающего, чем бы еще поживиться. — Борис, а ну брысь отсюда! Алекс сестру обожает. Представляешь, он ведь в медицинской гимназии учится. Сначала нацелился на медицину катастроф, а как Верка родилась, передумал. Будет в педиатричку поступать.
Когда мы виделись в последний раз, больше двух лет назад, она была такая скучная, погасшая, а сейчас расцвела, помолодела. Без слов ясно, что у нее все хорошо. И стало вдруг отчаянно завидно.