— Нет, все в порядке.
Алена еще не спала. Увидев меня, наверняка была удивлена, но от комментариев воздержалась. Только спросила:
— И как «Щелкунчик»?
— Нормальный, — я села на край тахты. — Щелкунистый. Слушай… Ник предложил у него в клубе Новый год встречать.
— Ник? — наморщила лоб Алена. — Ну да, так лучше. Николай — это ему совсем не идет. Тебе предложил?
— И тебе тоже.
— Я-то вам зачем?
— Ну там большая компания будет.
— Прекрасно, — фыркнула она. — Большая компания незнакомых…
Ну что ж ты не договорила? Незнакомых старперов?
— Его сын будет с друзьями. Там же, но отдельно.
— Сын? — тут Алена наверняка стала подсчитывать, сколько лет может быть сыну сорокалетнего мужчины. — Сколько ему?
— Двадцать. Только у него девушка есть.
— Ма-а-а… — она скривилась, как от кислятины. — Ну вот просто испанский стыд! Ты об этом зачем сейчас сказала?
М-да, и правда криво вышло. Иногда лучше жевать, как известно.
— Я подумаю, ладно? Завтра тебе скажу.
— Хорошо, — я поцеловала ее в лоб. — Спокойной ночи.
Полночи я провертелась в постели, как пропеллер. Снова умирала от ревности и снова себя за это ругала.
Ну в конце-то концов! Какой мужик, пригласив одну бабу встречать с ним Новый год, тут же поедет трахать другую? Ну, может, конечно, и есть такие, но только не Ник.
С другой стороны, это я с момента нашего знакомства ни с одним из своих мужчин не спала. Но лишь потому, что так сложились обстоятельства. И тот вечер, если бы мы с Ником не столкнулись в клубе, закончился бы вполне томно. С Андреем. Да и Ник на мое сообщение ответил открытым текстом: я тоже пока не знаю, стоит ли прекращать отношения.
Если бы не та встреча, вопрос о личной жизни, возможно, и не всплыл бы.
Но… но… если бы не та встреча и не мое сообщение, наверняка все тихо и завяло бы. Получился такой не очень приятный, но волшебный пендель.
Моя ревность была небеспричинной, и все же хотелось верить, что он сделал выбор. Потому что сегодняшний вечер…
Да, он был не таким чувственным, как тот, в «Эль Пульпо», но совершенно необыкновенным. Будто сразу несколько кусочков мозаики встали на свои места и проступили пусть еще нечеткие, неясные, но вполне уже понятные очертания картинки. Я увидела, каким Ник может быть. Внимательным, заботливым, понимающим. Веселым и дурашливым. Не боящимся выглядеть глупо и нелепо. А еще резким, жестким, бескомпромиссным. Ой, не пряник. Но пряник у меня уже был. Захар — мужчина-праздник. А мне хотелось не только праздника, но и будней. Таких самых обыкновенных, спокойных, когда не на каблуках, а в домашних тапочках.
А еще, а еще…
То, что с Ником мы совпали по каким-то внутренним частотам, было очевидно. Иначе не потянуло бы нас сразу друг к другу. И не смогли бы мы так танцевать, вписываясь, встраиваясь в каждое движение. Но у нас неожиданно совпало и то, что я называла культурным кодом. Не тот, который коллективное бессознательное, а множество мелких-мелких общих деталек, такой постоянный сигнал «свой — чужой». Мы были ровесниками, выросли в одном городе и в одном районе, в семьях примерно одинакового достатка. Мы о многом могли поговорить, многое вспомнить — так, словно у нас было общее детство и юность. Да, собственно, они и были общими: фильмы, книги, музыка, мода, жаргон и много чего другого.
С Никитой мы тоже были ровесниками и выросли в схожей среде, но общего, кроме секса и компьютерных игр, у нас не нашлось. Нам элементарно не о чем было разговаривать. С Захаром зацепок оказалось больше, но он был старше на четыре года и родился не в Питере. О многих вещах он рассказывал мне, а я ему, тогда как с Ником хватало одного лишь «а помнишь?..», которое словно намекало: мы из одной стаи.
«Мы с тобой одной крови — ты и я»…
А еще я его хотела — и это было вовсе не то банальное желание, больше похожее на приступ головной боли, которое за пару минут снимается ручками или сливается в текст. Нет, это уже напоминало прошивку, фоновое состояние, характерное для острой фазы влюбленности.
В общем, сейчас я как никогда понимала гоголевскую Оксану, которая проворочалась всю ночь и к утру по уши влюбилась в кузнеца.
Уснула я уже после того, как во дворе запищал, пробираясь к помойке, мусоровоз, а разбудило меня яркое предновогоднее солнце. Без двадцати одиннадцать — неплохо.
Алена лежала на тахте все в той же позе, с учебником на животе.
— Я тебе там яичницу оставила, — сказала она, даже не повернувшись в мою сторону. — Доброго утречка.