— То есть вариант, что на самом деле понравится, ты не допускаешь? — осторожно уточнила я.
— Про драконов или про мужика и бабу, которые познакомились в кювете? Извини, но мне уже не нравится. Даже если это зашибенно написано. И я вполне допускаю, что так и есть, если покупают и читают.
Слушать это было немного обидно, но стоило признать: вариант оптимальный. Намного хуже было бы, если бы он прямо горел желанием ознакомиться. Мне хватало того, что читали мама с «девочками». К счастью, только Нину, об остальных даже не подозревали. Алена тоже пробовала, но ей не зашло. И вообще мало кто знал, что я пишу. Для большинства знакомых в реале я была копирайтером.
Бедненькая, пишет всякий шлак, разве этим заработаешь? Если только кошке на корм. Хотя у нее и кошки-то нет.
Ник хотел что-то добавить, но тут в спальне взвыл мой телефон.
— Принести?
— Не надо, я сама.
Еще только не хватало, чтобы звонил кто-то из моей мужской команды. Чтобы он сначала увидел имя на экране, а потом мне снова пришлось выкручиваться и врать.
И я не ошиблась, это оказался Андрей.
— Жень, с наступившим! Когда увидимся? — спросил он весело.
Я, конечно, могла прямо сейчас сказать, что больше никогда. Но опыт подсказывал: а) не стоит обижать людей, которые не сделали тебе ничего плохого, б) вообще не стоит лишний раз обижать людей, потому что это может быть чревато.
— Андрюш, я сейчас за городом, не очень удобно разговаривать. Приеду и позвоню, ладно?
— Хорошо, жду, — не без разочарования ответил он.
Нажав на отбой, я выставила в телефоне бессрочный режим «не беспокоить». Теперь звонок прошел бы только от «важных» контактов: мамы, папы, Алены и Ника.
— Значит, никуда не едем, — сказал Ник, когда я вернулась на кухню.
— Давай так, — я хотела отнести свою тарелку в раковину, но он перехватил и поставил в посудомойку. — Я постараюсь написать побольше, чтобы был запас хотя бы на один день. И тогда можем куда-нибудь поехать на субботу и воскресенье. Прямо в пятницу вечером. Даже ноут брать не буду, выложу с телефона. Так пойдет?
Ник молча подошел ко мне, обнял со спины, уткнувшись носом в шею. Руки пробрались под футболку, и снова грудь легла в ладони — словно прямо под них заточена.
— Черт, я, наверно, с ума схожу, — прошептал он. — Как будто снова двадцать. Где ты была все это время?
— Там же, где и ты, — вздохнула я. — В… Караганде.
— Хрена с два я тебя куда отпущу. До послезавтра.
— Не отпускай, — я потерлась макушкой о его подбородок. И добавила про себя: «И вообще не отпускай».
— Твоя детка с голоду не помрет?
— Детка уже выцыганила денег на доставку. Хотя в холодильнике полно полуфабрикатов.
— Фу, Женя, — рассмеялся Ник. — Ну кто первого января заморозки готовит? Мы тоже не будем. Закажем что-нибудь. Прямо в постель. И не вылезем оттуда до послезавтра.
— Хороший план, — одобрила я. — Только придется монетку бросить, кому надевать трусы и открывать дверь курьеру. Слушай, а мы не помрем от излишеств? Чай не молоденькие уже.
— Не знаю, — он потащил меня за футболку в направлении спальни. — Но даже если, согласись, это будет прекрасная смерть.
Глава 24
Второго вечером… или уже ночью? Да какая разница! Ник лежал на диване с коробкой от пиццы на животе и подбирал из нее крошки, а я, завернувшись в клетчатый плед, стояла у окна. Нева подо льдом в тусклом свете фонарей выглядела и правда не слишком живописно, равно как и перспектива Выборгской стороны.
— Знаешь, — сказала я, глядя в темноту, — вид на Неву — мое первое детское воспоминание. Мне было года три. Кока Мила жила на Английской набережной. Кока — это…
— Крестная, — кивнул Ник.
— Ты знаешь? — я одновременно удивилась и обрадовалась. — Мало кто так говорит. Это такое… старомодное.
— Знаю, конечно. Я свою звал кока-мама. Она была маминой двоюродной сестрой.
— Была?
— Да, умерла лет пять назад.
Их было уже так много — маленьких совпадений, когда мы оба знали что-то не слишком известное. Или нам нравилось одно и то же. Или мы говорили одинаково. Или бывали в одних и тех же местах. Это создавало даже не саму близость, а такую… подкладку под нее. Подшерсток. Мягкий, пушистый. Теплый.
— Мила была не моей крестной, а дедушкиной. Я ее саму и не помню. Мы с дедом приезжали к ней в гости. Запомнила комнату — очень большую. Или она мне показалась большой. Круглый стол с малиновой скатертью. И Неву за окном. Потом мне говорили: ты не можешь этого помнить, наверно, тебе кто-то рассказал. Она умерла через полгода. И никто мне ничего не рассказывал, я просто помню.