Честь мужчины состоит не в том, что он делает, но в том, способен ли он плыть против течения
Сделай и ты эту книгу настольной!
Между тем, к тебе пришли и первые ощутимые, лучше сказать, наглядные успехи в учении: в понедельник ты впервые произнёс свой имя как «Мак», а потом вдруг сказал «авария». А вчера учинил настоящий катаклизм: выдвинул ящик из шкафа, обрушил его на пол со всем содержимым, сумевшим разлететься по полу — и снова проговорил это слово. Ещё сказал «олень». Это, наверное, потому, что моя Наташа начала скупать все детские игрушки подряд и даёт их тебе щупать.
Но всё же вернёмся к историческим аспектам беседы. Мой настоящий интерес к краеведению начался с поезда. Это было летом 88 или 89 года, когда мы с семьёй ехали на отдых из Перми в Иркутск. Там жила моя тётя Александра (все её звали Саня). На какой-то станции в купе зашёл человек и предложил купить книги. Я выбрал одну. Это было издание Михаила Осоргина. Фамилия мне ничего не говорила. Ещё бы. При чтении предисловия выяснилось, что этот писатель был репрессирован в первые годы Советской власти (захотел накормить умирающих с голода жителей Поволжья, хотя та самая народная власть намеревалась их решительно погубить), попал в тюрьму, из которой вышли далеко не все. После ареста изгнан из России за границу — его имя было вычеркнуто из истории и литературы. Но удивило и встревожило меня то, что писатель был по происхождению пермяком. Уже в поезде я знал, что буду делать по возвращении. Так и пошло. По приезде домой жена через свою старшую подругу и коллегу, которая ценила Наташу выше всех гинекологов на свете, «сосватала» меня к местной знаменитости Елене Александровне Спешиловой. (Одна из улиц города названа в честь её отца-писателя). Мы с ней крепко подружились на почве интереса к М. Осоргину, умершему во Франции в 1942 году. Она тоже о нём ничего не знала, зато ей был известен брат вынужденного эмигранта по фамилии Ильин, которого советская цензура позволяла упоминать. Он был поэтом.
Оказалось, что в Париже ещё проживала жена писателя Татьяна Алексеевна Бакунина и была сотрудником Тургеневской библиотеки во французской столице. Заводилой всего был я. Спешилова была много занята изданием своих трудов, в частности, историей улиц нашего города. К нам присоединилась журналистка, которая нашла способ переправить письмо «туда». Втроём и подписали мою заготовку. Неожиданно и довольно быстро пришёл ответ. Бакунина была крайне рада. Потом она слала корреспонденции на имя Е.А. Спешиловой для всех и по-отдельности. У меня тоже хранится два её коротеньких письмеца, отпечатанных на машинке. Есть и сканированная копия.
Я так увлёкся сочинениями М. Осоргина, что перечитал их все: то, что было уже переиздано в годы перестройки и то, что имелось только в библиотеке Горького. Решив познакомить пермяков с творчеством писателя, подготовил для публикации дайджест его произведений объёмом в 35–40 машинописных страниц. Однако ни в одну газету материал не удавалось «пристроить» — редакторы уже поняли, что перестройка заканчивается, и мой литературный багаж был не очень актуален для них, они уже больше задумывались о своём политическом капитале и не простом «деревянном» советском рубле. Усилия Спешиловой не помогали. В конечном счёте, часть дайджеста была опубликована в свердловской газете «Наука Урала», но под именем той самой журналистки. Меня это почти не огорчило. Я уже отходил от этого рода увлечения и в начале 90-х годов взял курс на психотерапию. Со Спешиловой мы встречались, хоть и нечасто, обычно общались по телефону. Жила она очень стеснённо, не только в деньгах, последние десять лет практически не покидала своей квартиры, что недалеко от цирка. Но своё главное творение она всё-таки сумела издать [79*]. Сколько же унижений за это она вынесла! Около пяти лет шли переговоры с областным отделом культуры, но даже когда деньги на печатание книги выделили, ещё около года их «крутили» в банках и лишь потом, сумев снять «сливки», отдали краеведу. Экземпляр этого замечательного труда хранится у меня, там есть такое посвящение: «Мишеньке и Наташеньке от Леночки и Сашеньки. 6.06.2003 г.» Теперь Елены Александровны уже нет. Она скончалась в январе этого года. Я потерял большого друга. Более десяти последних лет жизни она очень тяжело болела (у неё была непереносимость почти всех пищевых продуктов). Однако всегда была добра, весела, творчески активна.
Ничто так не вредит весёлости, как богатство