Автор этих записок, безусловно, знакомился со сказанием Епифания Премудрого о Святителе Стефане Пермском, который крестил «варварские» народы Великой Перми, попутно или предварительно сжигая их идолов. Крузо тоже совершил подобный подвиг, а потом вынужден был «уносить ноги». При этом очутился на Каме, в Соликамске. Читаем: «Мы думали найти здесь иной народ и разницу в обычаях, одежде, религии и занятиях, но ошиблись; нам пришлось пройти двести миль по дикой земле… и убедились, что она мало отличается от монголо-татарских областей; население, большей частью языческое (неужели Стефан Пермский лукавил перед своим церковным начальством, может, его тут не было и вовсе, или начальники обманули свою паству? — моя вставка), стояло немногим выше американских дикарей: их дома, их города полны идолов, образ жизни самый варварский; исключение составляют только города и близлежащие селения, жители которых были христианами или мнимыми христианами греческой церкви, но религия их перемешана со столькими суевериями, что в некоторых местах едва отличается от простого шаманства».
Обстоятельства вновь позволили проявить Крузо свои неслыханные героические качества. Вместе со своими 16 спутниками он многократно отражал воинственные наскоки варварского населения, число которого могло доходить до полутысячи, и сумел вернуться на родину.
Смысл появления таких «путешествий» ясен — использовать авторитет Дефо для пропаганды мнимого преимущества человека Запада перед «примитивными» восточными народами. Победа Реформации должна была закрепляться, невзирая на способы доказательств. Кстати, автор, несмотря на осведомлённость в географии и доступность Британской Энциклопедии 1771 года издания, ни словом не обмолвился о том, что Крузо, пробираясь из Китая в Архангельск, находился на территории Московской Тартарии, не зависевшей от власти Петра I и сохранявшей своё присутствие на европейских картах того времени. Как не сообщал об этом и российский учёный немецкого происхождения Паллас [102*], двигавшийся в противоположном направлении (из Европы в Азию), в своём труде, якобы 1772–1773 гг. Лишь при описании Забайкалья и Даурии вскользь упомянута Западная Татария, но это, возможно, «рука» редактора перевода (В книгах Жюля Верна и его современников район за Уральскими горами тогда ещё обозначался Татарией). За этим замечанием нельзя разглядеть государства Московской Тартарии (даже бывшего).
Однако это современное издание едва ли можно считать заурядным. Дело в том, что на внутреннем развороте задней обложки приводится безымянная гравюра очень красивого города. Я предположил, что это Тобольск незадолго до разгрома Пугачёвского восстания. Так и оказалось. Интернет помог подтвердить предположение. Точно такое же изображение города там было поименовано как Тобольск XVIII века. Именно после поражения Московской Тартарии войсками Суворова тот город был практически стёрт с лица земли тогдашними Романовыми. А ведь панорама Тобольска по общей гармонии и количеству соборов была сравнима с таковой Московского Кремля того же времени! Редакторы издания, где размещён и труд Палласа, явно искали заинтересованного читателя, но не хотели обнаружить своих симпатий. А вот в книге, которая претендовала на новое видение проблемы старообрядцев [70*], такой обзорной гравюры не найдёшь. Зато есть одиноко стоящий собор посреди снежного безмолвия…
Скорее всего, дата сочинения Палласа ложно смещена на несколько лет назад, и даже Екатерине Дашковой, директору Российской Академии, не удалось этому воспрепятствовать. Дело в том, что такие научные рейды могли состояться только после разгрома Пугачёва в 1775 году (точнее, после поражения Московской Тартарии в войне с Екатериной II), а их целью, естественно, было ознакомление царского двора с природно-экономическими условиями бывших вражеских территорий. Да, и сама Академия была создана лишь в 1783 г. Работы ФН [65*] теперь хорошо объясняют, почему бумаги по управлению Дашковой двумя академиями, её сочинения, картины, чертежи, письма не могут и не должны быть найдены (их давно уничтожили) — иначе потомкам (точнее, их романовским деспотам) пришлось бы раньше времени признать существование Московской Тартарии и, значит, распространение ложной версии истории во всемирном масштабе. Поэтому вопрос исследователя жизни и деятельности Дашковой [103*] «Где все эти материалы?» давно безнадёжно повис в воздухе и не найдёт своего положительного ответа. По той же причине была тайно уничтожена библиотека Ломоносова, первое издание сочинений которого было предпринято этой выдающейся женщиной, а гигантская работа по написанию истории Российского государства после смерти русского корифея попала под редакторский нож историков немецкого происхождения на службе у романо-германской короны в лице Екатерины II. В результате она мало отличается от их собственных трудов, сравнимых с фантазмами Гофмана.