Уже наступил светлый петербургский вечер, когда Михаил и Аглая подъехали к особняку Озеровых. Это был довольно большой дом в три этажа, выстроенный в екатерининском вкусе еще при отце Николая Петровича, Петре Ивановиче Озерове. Не так давно князю пришлось заложить особняк, чтобы справиться с долгами, но ему удалось уложиться в сроки, и фамильный дом остался принадлежностью семьи.
У главного входа уже стоял, встречая хозяина с невестой, управляющий, постоянно живший в особняке из-за редких приездов князей Озеровых в столицу. Поприветствовав Михаила и Аглаю, он понес их вещи в комнаты, а молодой человек, взяв невесту за руку, вошел в свой дом. Князь почувствовал и волнение, и радость – он открывал не только дверь, но и новую страницу в своей жизни, которая отныне будет связана и с этим домом, и с Петербургом, и с Аглаей, чью руку молодой человек держал в своей.
В гостиной Михаила и его невесту уже встречали родственники: баронесса Елена Юрьевна Инберг, вдова, тетушка Миши и молодой человек, ее сын – барон Денис Семенович, недавно вышедший корнетом в лейб-гвардии гусарский полк.
– Мишель! Как же я рад! – воскликнул Денис, обнимая брата. – Очень приятно видеть вас, Аглая Ивановна.
Елена Юрьевна, встав с кресел, также поприветствовала племянника и его невесту, и все отправились в столовую. Во время ужина Миша рассказывал родственникам и о своих планах, и о делах поместья, и о том, как поживают родители и сестры. Неудивительно, что барону и баронессе Инберг пришлось так много выслушать – они в последний раз навещали Озеровых в их имении Тихие ручьи около года назад. Услышав о том, что брак Михаила будет против воли родителей невесты, Елена Юрьевна неодобрительно покачала головой, а Денис незаметно подмигнул кузену – решительность Миши была явно по душе молодому человеку.
Свадьбу решили отпраздновать скромно, устроив небольшой прием. Михаил и Аглая, подумав и посоветовавшись с баронессой, назначили венчание на третий день марта, то есть через десять дней. «К тому времени и мы будем готовы, и Евдокия выйдет замуж, так что и родители, и сестры смогут быть в этот день на нашей свадьбе», – радостно заключил Миша. Он все воспринимал еще совсем по-детски, считая: что бы он ни задумал, все непременно так и случится.
Сразу после ужина Михаил и Аглая с помощью барона начали писать и рассылать приглашения на свадьбу.
– Мне бы очень хотелось видеть Эжена на нашем венчании, но писать домой я пока не могу, вдруг maman решит расстроить свадьбу, – грустно сказала Аглая.
– Нет причин для уныния, – как всегда нашел выход Михаил, – я как раз заканчиваю письмо Алексису. Он хороший друг твоего кузена, и я попрошу его сообщить Евгению о свадьбе.
Аглая задумалась.
– Миша, сейчас, когда мы скоро поженимся, я должна тебе кое-что рассказать, ведь у будущих супругов не должно быть тайн друг от друга, – начала она.
– Я вас оставлю, – поднялся с кресел Денис.
X
А был он сподвижник
Великого дела,
Божественной искрой
В нем грудь пламенела.
кн. Вяземский
«На самом деле Евгений – не племянник моего отца. У papa действительно был старший брат Василий, но он умер, не оставив потомства. Молодого человека, которого ты знаешь под именем моего кузена Евгения Горина, несколько лет назад разыскивала тайная полиция как декабриста Евгения Рунского…»
Дав Михаилу выразить свое удивление, Аглая продолжала:
«Когда-то мой отец был очень дружен со своим сослуживцем и полковым товарищем Василием Дмитриевичем Рунским. Они были неразлучны, и во время войны с французами papa даже избежал гибели благодаря своему другу. С тех пор он считал себя обязанным жизнью Василию Дмитриевичу. Несколько лет назад мне стало известно, что сын Рунского, Евгений, состоит в Северном тайном обществе; в то время они жили в Петербурге. Никто, кроме отца Евгения и нашей семьи не знал об этом. Василий Дмитриевич, как человек весьма законопослушный, как мог препятствовал общению сына с декабристами и, в конце концов, решил уехать вместе с ним в Н-скую губернию, где имел поместье. Евгений, как человек благородный, не мог бросить больного отца (здоровье Василия Дмитриевича в то время сильно ухудшилось) и последовал за ним. Таким образом, он не участвовал в восстании на Сенатской площади, произошедшем вскоре после отъезда Рунских из столицы.
А Василий Дмитриевич был совсем плох: сказались старые раны, да и переживания за сына не лучшим образом повлияли на его здоровье. Узнав, что его лучший друг при смерти, мой отец тотчас же поехал к нему. Он застал Василия Дмитриевича на смертном одре. Умирая, Рунский просил papa позаботиться о Евгении, оставшемся сиротой. Отец, обязанный другу жизнью, обещал взять его сына в свой дом и сделаться его опекуном. Евгений поклялся отцу относиться к Ивану Ивановичу, как к родному дяде, ведь мой отец и Василий Дмитриевич еще на войне обменялись оружием и стали назваными братьями.