– Здравствуйте, – присела в реверансе Пелагея, не узнавшая в княгине подруги детства.
– Пельажи! – обратился к девушке подошедший брат, – неужели не узнаешь Евдокии?
– Это вы? Как же я рада вас видеть! Я, право, совсем не узнала вас.
– И я, признаться, также, – пожимая руку девушки, произнесла Евдокия, – вы так выросли, Пелагея Егоровна.
– Прошу за стол, – приглашал старший Ветровский.
За ужином, после обыкновенных расспросов близко знакомых людей, давно не видевших друг друга, зашел разговор о назначении на службу Михаила.
– Я думаю дать вашему брату место помощника столоначальника, – обратился к Евдокии Ветровский, украдкою почти не сводивший с нее глаз.
– Благодарю вас, Егор Ильич, за участие, которое вы принимаете в моем брате. Еще я хотела бы спросить вас о графе Броновском. Мой муж назначен при нем чиновником для особых поручений.
– Граф – мой старинный приятель. Но вам, вероятно, хотелось бы знать, в чем будут состоять обязанности вашего супруга? Ветровский угадал, о чем действительно хотела узнать Евдокия, но не спросила, чтобы не утомлять Егора Ильича долгими объяснениями. Немного смутившись, она кивнула.
– Ваш супруг, не имею чести знать его имени…
– Павел Сергеевич, – подсказала Евдокия.
– Павел Сергеевич поступил на весьма неплохую для начинающего чиновника должность. К тому же, он ведь был назначен самим императором. И я в свое время был чиновником для особых поручений: в этой должности молодые люди пользуются относительной свободой, им можно и не являться на службу с самого утра. Но, возможно, вас огорчит то, что вашему супругу придется часто бывать в провинции – собственно, сами «особые поручения» часто бывают связаны с поездками.
– Что ж, это не так уж и плохо. Я последую за Павлом куда угодно, – проговорила Евдокия.
Ветровский, удивленный ее словами, хотел было что-то ответить, но вошел камердинер и протянул ему конверт. Егор Ильич пробежал глазами лист гербовой бумаги, в котором содержался следующий императорский указ: граф Броновской назначался сенатором, Ветровский – действительным статским советником и директором департамента министерства внутренних дел. А вице-директором становился Николай Петрович Озеров. Также утверждалось назначение Павла Сергеевича Муранова чиновником для особых поручений, только теперь – при действительном статском советнике Ветровском.
Егор Ильич – он и не подумал о том, что вознаграждено его четырехлетнее старание, что из высокородия он превратился в превосходительство и получил давно ожидаемое место. Он не вспомнил и о своем друге князе Озерове. Одна мысль, неотвязчивая и безуспешно гонимая, почти преступная мысль овладевала им: отправить Муранова как можно дальше из Петербурга, дать ему поручение, исключающее возможность ехать с женою…
– Что там, рара? – вопрос Пелагеи прервал размышления Ветровского. Он поднял глаза от письма и встретил взгляд Евдокии. Эти кроткие и, в то же время, строгие очи, казалось, утверждали его намерение и тут же прогоняли его прочь. «Как можно было так думать? – Как можно ее не любить?» Ветровский не мог разобраться, на какой вопрос он знает ответ.
– Дурные вести? – очередной вопрос, заданный, на этот раз, Евдокией, окончательно привел его в себя.
– Отчего же дурные? – теперь он прямо взглянул на нее.
– Вы так изменились в лице, – произнесла она.
– Право, отец, скажите, наконец, что в этом письме! – нетерпеливо воскликнул Владимир.
– Читайте, – Ветровский протянул сыну бумагу. Владимир и Пелагея склонились над ней.
– И вы прочтите, Евдокия Николаевна, – предложил Владимир. Та покачала головою.
– Это распоряжение императора. Там есть и о вашем отце, – произнесла Пелагея.
Ее слова убедили Евдокию присоединиться к чтению.
– Поздравляю вас, папенька! С новым назначением, – обняла отца Пельажи.
– Вы теперь будете первым в министерстве, а мой отец… – начала Евдокия.
–…Будет моей правой рукой, – произнес Ветровский, меньше всего сейчас думавший о службе.
Остаток ужина так и прошел в обсуждении нового императорского указа. Вскоре Евдокия заторопилась домой.
– Непременно приезжайте завтра отобедать с нами. Отметим и ваше повышение, и назначение отца, – прощалась княгиня с хозяином дома. Ветровский с усилием отпустил ее руку, прильнув к ней долгим поцелуем.
– Конечно же, я приеду,– произнес он вслух. «Только затем, чтобы вновь видеть вас», – последовала мысль, и Ветровский проводил Евдокию, с тяжелым сердцем отойдя от двери, которая закрылась за нею. А она, радостная и беспечная, ехала домой, даже не догадываясь, причиною скольких сердечный волнений является. Она, молодая княгиня, но еще ребенок душою, в этом огромном незнакомом городе.