* * *
Александра Федоровна в своем кабинете провожала Василия Андреевича Жуковского, с которым до того проговорила все три четверти часа. «Сейчас будет бить шесть, Ваше Величество, – поднимался с кресел Жуковский – не будем заставлять вашего сына ждать. Хотя едва ли его императорское высочество с большим нетерпением ожидают урока российской словесности», – с улыбкой прибавил он, кланяясь императрице. Выходя из кабинета государыни, Жуковский едва не столкнулся в дверях с Евдокией и Россети. «Василий Андреич!» – радостно приветствовала его Александра. «Здравствуйте» – произнесла Евдокия, склоняясь в реверансе. Жуковский с неизменным кротким выражением лица поднял на девушек глаза. Некоторое, пусть едва заметное, смущение все еще продолжало охватывать его при встречах с Россети.
Их связывала долгая, крепкая дружба, но со стороны Жуковского когда-то возникли и более нежные чувства. Он долго пребывал в нерешительности, скрывая их под личиной приятельской короткости, но… «Правда ли, что Жуковский сделал вам предложение, и вы ему отказали?» – спрашивал Россети Пушкин, – «Что ж, это совершенная правда, у меня такая сильная братская дружба к Жуковскому, что мне было бы невозможно выйти за него замуж» – отвечала она. – «Причина отличная и крайне важная, – грустно улыбнулся Пушкин, – дружбу зовут любовью без крыльев. Отсюда не следует, что всякая любовь должна улететь, но она реет над землей. Любовь еще может превратиться в дружбу, но дружба не превращается в любовь, по крайней мере, таково мое мнение. Любовь – симпатия особого рода и часто без видимой причины. Дружба вызвана причиной, которую можно анализировать. Жуковский говорил мне, что со времени вашего отказа вы стали еще большими друзьями, это делает честь вам обоим».15
То сильное чувство, что испытывал Жуковский несколько лет назад, прошло, и дружба его с Россети еще более окрепла, но все же Василий Андреевич, как человек мягкосердечный и очень чувствительный, ощущал еще в себе отголоски той любви.
Так и сейчас на полноватом добром лице Жуковского отразилось это чувство.
Россетти, подходя к двери, позвала Евдокию за собой. «Нет, лучше я подожду здесь. И если государыня согласится принять меня…» – проговорила Евдокия. Александра, зная, что спорить с нею бесполезно, вошла в кабинет одна. Но не успела Евдокия оглядеться по сторонам, как дверь вновь открылась, и на этот раз она зашла, встречаемая красноречивым взглядом Россети, словно говорившим: «И стоило тебе ждать эту минуту!». Услышав уже известное ей имя княгини Мурановой, которую она сама намеревалась принять, императрица тотчас же попросила позвать Евдокию. Ободряемая взглядом Россети, нетвердыми шагами она приблизилась к креслам государыни и склонилась в глубоком поклоне: «Благодарю вас, Ваше Величество за то, что соблаговолили принять меня», – стараясь говорить громче, но все же тихо произнесла Евдокия. До того ей приходилось лишь дважды видеть императрицу, но оба раза – издалека, при огромном скоплении народа и, как получилось, в сильнейшем волнении: первый – в день выпускного акта в Смольном, сразу после ареста Рунского, второй – во время недавнего молебна, когда глаза искали только одного человека.
«Значит, это вы – невестка Софьи? – произнесла государыня по-французски, разглядывая Евдокию, – она говорила мне о вас… как она?» – слегка изменившимся тоном спросила Александра Федоровна. – «Ее твердость и мужество поистине достойны уважения, Ваше Величество. Мы простились сегодня утром у городской заставы». – «Я восхищаюсь вашей юной родственницей, Eudoxie, – позвольте мне вас так называть, – сказала государыня, -присядьте, пожалуйста», – пригласила она Евдокию в кресла напротив себя, а Россети взглядом дала понять, что она свободна. «Вы так добры к Софье, Ваше Величество, – несмело начала Евдокия, когда дверь за Александрой закрылась, – и ко мне, что тем более неловко обращаться к вам…» Во взгляде императрицы были одновременно вопрос и какое-то ласковое ободрение – это помогло Евдокии произнести следующие слова: «Могу я нижайше просить о последней встрече с Евгением Рунским?» Государыня помнила слова Софьи и потому, к немалому удивлению Евдокии, не стала ни о чем расспрашивать, а просто сказала: «Перед отъездом… – к месту отбытия наказания – хотела произнести Александра Федоровна, но остановилась – свидания с родственниками официально разрешены, и у вас нет повода для тревоги». – «Да, Ваше Величество, но сочтут ли наше родство достаточно близким? – Евдокия с трудом произносила эти слова о человеке, который в течение пяти лет был ей самым родным – Насколько мне известно, разрешение на свидание могут получить лишь родители, жены, братья или сестры осужденных, Ваше Величество». – «А разве он не называет вас сестрою? – спросила императрица и улыбнулась удивлению Евдокии. – Софья говорила мне об этом. Но если говорить серьезно, то вы вполне правы, Eudoxie – до официального свидания вас не допустят». От этих слов Евдокия невольно опустила голов, но в голосе императрицы ей послышалось что-то, не позволившее надежде покинуть ее окончательно. «…Но это не значит, что у вас нет другого способа попрощаться», – закончила государыня совсем дружеским тоном, и, как показалось Евдокии, даже с некоторым лукавством в голосе. Но на вопрошающий взгляд собеседницы императрица ответила, словно спохватившись: «Но здесь я вам не советчица, ma chere. Обратитесь к вашей подруге Александре. Она давно при дворе и многое повидала… Думаю, она сможет вам помочь» – «Ваше Величество, как мне благодарить вас!» – в радостном порыве признательности говорила Евдокия, понявшая намек императрицы. «Конечно, Саша что-нибудь да придумает, а если так, все наши действия заранее одобрены государыней!» – думала она. «А за что же вам меня благодарить, Eudoxie, – я вам ничего не говорила», – уже открыто улыбаясь, произнесла императрица, протягивая Евдокии руку, которую та благоговейно приложила к губам. «Доброй ночи, Ваше Величество», – проговорила княгиня, понимая, что аудиенция окончена. Александра Федоровна кивнула, но через мгновение, вспомнив что-то, остановила подходящую к двери Евдокию: «Постойте, ma chere. Я забыла сказать: вам разрешено будет передать в крепость письмо или посылку – еще какое-то время ваш родственник пробудет в госпитале, после чего… Ох, зачем вы так побледнели. Я не стала говорить Софье, но с ним нет ничего серьезного, поверьте мне. Еще несколько дней и… ступайте к Россети, моя дорогая», – говорила императрица, а Евдокия, внезапная тревога которой сменилась спокойной уверенностью, поклонившись государыне, вышла из ее кабинета и поспешила по коридору к комнате подруги.