Поэтому я, хоть и никогда не мечтала о карьере актрисы, полюбила актерский распорядок дня: возвращаешься домой, и валишься с ног в полном изнеможении, и спишь до одиннадцати утра, на седьмом небе от счастья. Если писателю постоянно приходится сражаться с неуверенностью в себе, то как актер ты не придумываешь слова, а просто вселяешься в своего персонажа с некоторой дерзостью и радостью.
Когда я исполняла «Монологи вагины», кое-кто из моих друзей среди актеров и режиссеров пришли посмотреть и потом сказали, что у меня неплохо получается. И все же я бы не променяла нелегкую жизнь писателя на светскую жизнь актера. Я рада, что знакома с их образом жизни. Когда-нибудь я непременно напишу пьесу.
Самое невероятное, что произошло во время моего выступления, – это внезапная кончина мужчины в зрительном зале. Он просто упал замертво! О чем я узнала только после спектакля, разумеется. Я не виню себя в его смерти, но, возможно, пьеса его слишком сильно расстроила.
Амнезия замолчала, и Хелло-Китти разразилась хохотом.
– Ну очуметь! «Монологи вагины» убили мужика! – Она снова покатилась со смеху. – Нарочно не придумаешь! Говорите, у вас неплохо получалось? Да вы наверняка охренительная актриса! И писательница-миллионерша к тому же! Сколько актеров могут сказать, что взаправду убили кого-то из зрителей своим талантом?
Остальные ничего забавного в рассказе не увидели.
– А вы узнали, отчего он умер? – поинтересовался Дэрроу, намеренно игнорируя Хелло-Китти.
– Говорят, сердечный приступ.
Амнезия выглядела несколько смущенной, потому что разговор после ее рассказа принял другой оборот. Лично меня больше заинтересовала не столько смерть мужчины, сколько то, как Амнезия заразилась ВИЧ. Конечно же, я не собиралась привлекать к себе внимание вопросами, но, черт возьми, какая ужасная болезнь! Должно быть, ей действительно досталось от жизни, если в итоге она оказалась в «Фернсби армс»!
Хелло-Китти все еще смеялась, хотя и не так заливисто, осознав, что остальные не разделяют ее веселья.
– Простите, но ничего забавного не вижу, – заметила Мэн. – Вы бы как-нибудь сходили в реанимацию и посмотрели, что такое сердечный приступ.
Хелло-Китти не снизошла до ответа, а просто глубоко затянулась и с вызывающим видом снова поудобнее устроилась в своей «пещере».
– Мне понравилось, как вы описали день актера, – заговорила Дама с кольцами. – Я не выступала на сцене, но… возможно, пришло время рассказать мою историю.
Я начинала ценить ту ловкость, с какой Дама с кольцами разряжала напряжение на крыше.
– Отлично! – воскликнул Евровидение. – Разве вы не говорили, что прожили иллюзорную жизнь? В каком смысле? Я прямо-таки умираю от любопытства!
– Да, но сначала позвольте сказать, что я начинала как художник. И неплохой художник. Ну… – она помедлила, кивнув на Кислятину, – возможно, не такой хороший, как вы. Тем не менее я поступила в Пратт[76], что в те времена было непросто. Я и правда думала… эх…
Дама с кольцами едва заметно покачала головой.
– Понимаете, мой брат, мой драгоценный и бестолковый братец Гленн, вообразил себя драматургом, а также продюсером. – Она тихо засмеялась. – Пьесы на шедевр не тянули, поэтому ему пришлось самому их продюсировать. Он всегда об этом мечтал, и как-то раз один его актер решил найти себе настоящую работу, бросив Гленна в ночь премьеры. И брат уговорил меня заменить дезертира. Всего на вечер, раз уж так получилось. Гленн, в полном отчаянии, сказал, что у него есть «возможный спонсор, богатенький парень, поэтому, пожалуйста, выручи…». Мне досталась роль лакея: лишь несколько реплик и только одно выступление.
Дама с кольцами тихонько усмехнулась, проводя пальцами по линии подбородка, словно вспоминая.
– Представьте себе картину: порядком потрепанный парик, колючие усы и видавший виды смокинг, откопанный Гленном в благотворительном магазинчике в районе Ред-Хук. Мне пришлось очень туго перетянуть грудь, чтобы спрятать… гм… свои прелести.