– В общем, огоньки гирлянд очерчивали границы крыши, и большая часть собравшихся оставалась в тени: их силуэты сливались и расходились на фоне огней города. В углу располагался импровизированный бар, лежали одеяла и подушки, стояли стулья. Кто-то играл странную мелодию, звучавшую как смесь рэпа и ситара.
Гленн ушел и вернулся с двумя пластиковыми стаканчиками довольно безвкусного вина, а затем отправился на поиски своих друзей. Я выбрала местечко на парапете, примыкавшем к соседней крыше – на стороне, где не было семиэтажной пропасти до тротуара. Устроилась поудобнее и принялась потягивать вино.
«Гленн говорил, что есть для тебя работенка?» Надо мной внезапно навис Чаз с фужером шампанского в руке (похоже, Гленн набрел на какой-то неправильный бар).
«Ага, говорил», – отозвалась я, надеясь, что мой голос прозвучит хрипло, хотя Чаз и застал меня врасплох.
На достаточном удалении и в гриме, на сцене и в темном коридоре, мне удавалось притворяться мужчиной, но теперь я волновалась из-за света уличных фонарей несколькими этажами ниже. Хорошо ли в нем видно?
«Я предлагаю, гм, как бы это сказать, не совсем обычную для актера работенку».
Чаз издал сдавленный притворный смешок. Его глаза сузились, он всматривался в меня, словно сомневаясь, стоит ли говорить больше.
Я уставилась в пластиковый стаканчик, медленно взбалтывая остатки вина и отворачивая лицо от света. О господи! Что он имел в виду? Быть клоуном на дне рождения? Сыграть задницу лошади? Какие-нибудь сексуальные извращения? Гленн знал, в чем состоит работенка, и не захотел мне рассказывать? Впрочем, какая разница? Через два дня нужно платить за квартиру.
«И в чем же она состоит?» – поинтересовалась я.
«Ну-у-у…» Чаз уселся на парапет рядом со мной. «Для начала тебе придется расстаться с усами, Александра».
Мы подались вперед, поглощенные ее рассказом, когда в дальнем конце крыши раздался грохот. Кто-то заорал, и в центр нашего круга выскочил растрепанный мужчина – без маски, весь взмокший, с дикими глазами.
– Эй, не ожидал тут кого-то встретить. Да уж, я-то думал, что буду здесь один.
– А вы вообще кто? – Флорида привстала.
Я заметила, как Кислятина и Евровидение встревоженно переглянулись. Мы все застыли от изумления.
– Вы меня раньше не видели? Вы меня не знаете. Конечно не знаете. Кто меня знает? Да никто! Именно поэтому я сюда и пришел. Раз вы на меня уставились как на неизвестный науке вид, то скажу вам правду. Я пришел сюда, чтобы спрыгнуть. Да, спикировать вниз. С крыши. Ха-ха! Я смеюсь над вашими лицами. На них выражение ужаса. Как в плохом кино. Можете закрыть рты. Я, наверное, пошутил. То есть я имею в виду, работа у меня такая – шутить. Верно, никто из вас меня не видел. Морти Гунд. Стендап-комик. Кто-нибудь бывал на открытом микрофоне у Стьюи на Второй авеню? Ну разумеется, нет! Как насчет «Комеди-шэк» на Девяносто шестой улице?
Никто даже не пытался вставить слово. Я глянула на Даму с кольцами, которую столь грубо прервали. Она выглядела не менее обескураженной, чем все остальные. Кто же этот парень?
– Морти Гунд. Мое имя вам ничего не говорит. И естественно, оно не настоящее. Мартин Грюнвальд. Но кто пойдет смотреть на комика по имени Мартин Грюнвальд? Мартину Грюнвальду следует работать менеджером в похоронном бюро и говорить всем, как он сожалеет об их утрате.
Вот поэтому я Морти Гунд, – впрочем, кому какая разница?
Морти Гунд – самый быстрый комик на Западе. Ха-ха!
Моя бывшая жена не считала это забавным. Не считала меня забавным. Моя бывшая жена – основная причина, почему я тут шучу про прыжки с крыши.
А вот и еще кое-что, никому не интересное: ее зовут Энни. Но я называю ее Энни Наковальня. Она и впрямь как наковальня: тяжеленная и тянет мою карьеру вниз.
Вообще-то, многие считают меня забавным. В «Рей-Джей» в Хакенсаке зрители животы надорвали. Охотник за талантами из «Вечернего шоу» должен был туда приехать, но, кажется, у него машина сломалась. Я в том клубе три раза выступал, и зрители визжали от восторга. Только не моя бывшая. Визжать-то она умела: орала на меня без остановки днем и ночью, почему я деньги не зарабатываю. И какой я совсем не смешной.
Она подорвала мою уверенность в себе, хотя я-то знаю, что умею рассмешить. Вы не слышали про меня, но, возможно, знаете мою коронную фразу. У каждого стендап-комика должна быть коронная фраза. Как у Родни Дэнджерфилда: «Никто меня не уважает». Даже вы наверняка ее помните.
Ну а моя коронная фраза: «Я серьезно говорю, народ», сказанная с иронией после шутки. Например, я расскажу какую-нибудь безумную историю про свою бывшую, а потом такой: «Я серьезно говорю, народ». Все смеются.